Амнезия

Он оглядел гостиную, скользнул глазами по вещам тети Одри. Взгляд шерифа был, как всегда, суров, но мне почудилась, что в нем промелькнула какая-то грусть. Как будто Харрисона что-то угнетало.

Грифель замер на изгибе серого кроличьего уха. Я положил карандаш в коробку и подождал, пока Харрисон войдет в дом и сядет напротив. Он был в форме, и от этого стало еще страшнее, хотя наш шериф знал меня с пеленок и никогда не сделал бы мне ничего плохого.

Харрисон завел разговор издалека, осторожно и мягко:

— У меня очень грустная новость, Джонни. Твоему папе пришлось принять тяжелое решение…

Пришлось принять.

Я съежился на стуле, зажав руки между коленями и опустив плечи. Маленький и беззащитный.

— Эд покончил с собой, — наконец выговорил Харрисон.

Потерять маму было невыносимо больно, но она долго болела, и я успел отчасти свыкнуться с ее неизбежной смертью. Весть о том, что отец застрелился — почему-то я сразу подумал, что он покончил собой именно так, — меня оглушила. Я в ужасе смотрел на Харрисона, не в силах произнести ни слова. Теперь мне кажется, что шериф нарочно говорил со мной прямо, не пытаясь смягчить удар.

— Эд отправился вслед за твоей мамой. Он не мог смотреть, как она страдает. Теперь они вместе.

Харрисон так и не объяснил, откуда в камере взялся дробовик. Кто-то пронес его в полицейский участок, но кто, так и осталось неизвестным. Отец написал короткую записку, в которой умолял Одри о нас позаботиться, просил прощения у нас с Марком и заверял, что сожалеет лишь о том, что больше нас не увидит.

Я прочел эту записку много позже, когда понял, что не справляюсь с горем. Выучил наизусть, запомнил каждый росчерк, сделанный рукой отца, и почувствовал себя немного лучше. Я рисовал насекомых, слушал «Пинк Флойд», несколько месяцев ни с кем не разговаривал и почти год не ходил в школу.

На самом деле это история о том, что пустоту от потерянной любви можно наполнить другой любовью. Из цепи, которая привязывает тебя к жизни, выпадает звено, но его заменяет новое, столь же крепкое.

Одри неусыпно пеклась о нас, пока мне не исполнилось двадцать два. Инфаркт забрал мою тетю, когда ей самой не было пятидесяти. Похоронив ее, я начал пить; вполне объяснимая глупость со стороны юнца, на которого обрушилось слишком много горя. За этой потерей последовала еще одна: Мэгги уехала в Лондон. Только рождение Дженни помогло мне выбраться от бездны страха и одиночества. Я всей душой ненавидел себя и был недалек от того, чтобы последовать примеру отца. Когда я увидел Дженни в колыбельке, такую маленькую и хрупкую, мне стало страшно; страшно не справиться и оставить ее одну в этом мире. Вам знакома моя история, правда?

71

На следующий день, в два пополудни, я сидел за столиком в баре «Белая федора», что располагался в самом центре города, рядом с публичной библиотекой. Позвонила Мэгги, и я, поколебавшись, взял трубку.

— Джон! Ты где?

— В «Белой федоре». Но ты не волнуйся, я не делаю глупостей.

Я поднял стакан чая со льдом, словно Мэгги могла его увидеть.

— Я тебе оставила кучу эсэмэсок. У тебя точно все хорошо?

— Я не пил.

Сказать, что все в порядке, означало солгать.

— Я не понимаю…

— Мне нужно было подумать. Я пошел прогуляться и забрел сюда. Кэрри Ривз за мной присматривает.

— Кэрри Ривз из нашей школы? Джон, какого черта с тобой творится?

— Она здесь работает.

— Джон, нам нужно поговорить.

— Ты хочешь?…

— Дождись меня.

Мэгги отключилась. Я растерянно уставился на стакан с чаем.

В школе Кэрри Ривз была героиней эротических грез всех моих друзей. Да и что скрывать, моих собственных тоже. Она была нашей ровесницей, но всегда интересовалась парнями постарше. Отец Кэрри купил разорившийся бар и поручил дочери вернуть его к жизни. Получалось у нее пока не очень.

Кэрри подсела ко мне, как только я закончил разговор; зал был почти пустым.

— Как поживает твой брат Марк? По-прежнему женат?

— По-прежнему. И очень счастлив, — солгал я, изобразив что-то вроде улыбки.

Кэрри кивнула:

— Ты точно не голоден? У нас теперь есть десерты и сэндвичи… Мы стараемся здесь все потихоньку менять.

— Спасибо, я правда не голоден.

— Я все время твержу отцу, что надо поменять все целиком: название, дизайн, ну все. А он считает, что нужно действовать постепенно. Традиции, старые клиенты, ля-ля тополя.

Возможно, про тополя Кэрри ничего не говорила, просто мой мозг перестал работать на прием.

Тут-то и приехала Мэгги. Вошла, сняла солнечные очки и принялась рыскать по залу глазами, выглядывая меня. Я помахал рукой.

— Это Мэгги Берк? — удивилась Кэрри.

— Прямо встреча выпускников, — произнес я многозначительно.

Кэрри бросилась навстречу Мэгги с распростертыми объятьями, точно к лучшей подруге, и с ходу засыпала ее вопросами о Лондоне, не дожидаясь ответов.

— У нас серьезный разговор, — сухо произнесла Мэгги.

Кэрри отступила с видом человека, оскорбленного в лучших чувствах.

— Что-нибудь будешь пить, Мэгги?

— Пиво, — ответил я. — Да, принеси ей кружку пива.

Кэрри с сомнением поглядела на меня.

— Я справлюсь, Кэрри, — сказал я устало.