Амнезия

Следующий звонок был следователю, от которого она только что вышла.

– Вам не знакома такая фамилия – Турчанинов? – спросила Марина.

Следователь отчего-то замешкался.

– Вы… его… знаете? – От волнения она с трудом подбирала слова.

– Это бывший следователь, очень известный, хороший… Он давно уволился, – промямлил тот. – А зачем вам это? Это-то уж вовсе ни при чем!

– Что – ни при чем?!

– Ну, этот судебный процесс над вашим отцом… Все давно закончено! Михаил Александрович расстроился бы, если бы узнал, что вы этим интересуетесь. Право слово, хватит вам и того, что вы сегодня узнали!

– Почему этот следователь уволился?!

– Ну, дело-то развалили, а он ему столько лет отдал… Может, боялся за свою жизнь… Марина Михайловна, я не могу по этому телефону говорить такие вещи. И вообще, это не мое дело. Извините, у меня допрос.

– В библиотеку фонда! – разъяренно сказала она шоферу и так хлопнула дверью, что со стекла свалилась присоска ароматизатора.

17

Огромный, метров в двести, холл был весь отделан мрамором. По полу расходилась кругами геометрическая мозаика блеклых тонов, а вдоль стен стояло несколько скульптур и похожих на лохани чугунных скамеек. Они были с подушками, но без спинок – с одними подлокотниками.

Когда дизайнер закончил работу – это было десять лет назад, – один из сотрудников сказал: «Римские термы какие-то». Все оглянулись по сторонам и захихикали: холл действительно напоминал то ли античные бани, то ли Помпеи незадолго до извержения Везувия.

Прошло десять лет, мрамор кое-где треснул, белые стены потемнели, а из мозаики какой-то умелец выколупал почти все синие части. Теперь сотрудники называли свое место работы: «Римская империя времен упадка».

Главный юрист фонда, страдавший от тайной, неизлечимой и безответной любви к философии, любил порассуждать на тему крушения империй. Родом он был из Узбекистана, на его глазах этот гигантский и пряный кусок советского пирога отвалился от России. Юрист съездил в Ташкент года четыре назад – он перевозил последних родственников – и смог воочию убедиться: ничто там более не напоминает о двухвековой принадлежности к империи.

– И не такие города заносило песком! – многозначительно говорил он за бокалом хорошего коньяка. – Ниневия исчезла, и Вавилон исчез! Великие мечты большевиков растаяли, как туман, – за одно солнечное утро.

– Ташкент же вроде на месте? – ехидно спрашивали его друзья, так же, как и он, сидевшие в кожаных креслах сигарной комнаты с сигарой в одной руке, хрустальным пузатым бокалом – в другой.

– Это другой Ташкент, – возражал он, и кольцо сигарного дыма испуганно возносилось к высокому потолку – И страна там другая, и улицы переименованы, и люди вернулись в первоначальное состояние: баи, дехкане… Даже паранджу видел, вообразите, коллеги! Я ходил и думал: какая это великая честь – оказаться свидетелем крушения такой огромной и прекрасной страны!

– Сомнительная честь, господа…

– Нет, здесь должны быть употреблены какие-то другие слова, которые, возможно, еще и не созданы тупым человечеством. Невыносима красота этой гибели… Как подумаешь, сколько крови, сколько надежд лежит в основании советских пирамид…

– К сожалению, это обычный рецепт фундамента любой пирамиды: кровь простых людей и надежды правителей на вечную жизнь. Смешиваются в равных пропорциях…

– Ха-ха-ха…

– Один есть плюс у жлобской цивилизации демократий – она научилась делать фундаменты из монолитного бетона!

– А вот я, господа, вчера…

Такие примерно разговоры велись в сигарной комнате, слева от ресторана на первом этаже.

Фонд тоже умирал. Дела велись по инерции, от великих планов основателя ничего не осталось. Сейчас Михаил Королев казался бесплодным мечтателем, и уже было трудно представить ход его мыслей, когда он планировал то или иное свершение. Из точки проигрыша непонятен был стартовый оптимизм.

И об этом иногда разговаривали сигарные философы.

– А вот интересно, – сказал однажды один из них, – в чем все-таки была ошибка? Почему все развалилось?

– Никакой ошибки не было! – охотно вмешался юрист. – Это как в анекдоте: два поезда вышли навстречу друг другу по одному пути, но не столкнулись. Вопрос: почему? Ответ: не судьба!

– Ха-ха-ха…

Библиотека фонда была на втором этаже, прямо над сигарной. Марина несколько раз поднимала голову от газет и удивленно принюхивалась. «Галлюцинация? – думала она. – Или воняет дымом?» Было уже восемь часов вечера, библиотекарша задержалась ради нее одной.

Можно сказать, что страхи Михаила Королева сбылись: его собственная дочь знакомилась с ним по газетам. В девяносто девятом у него был и свой собственный журнал: он оправдывал хозяина изо всех сил, но его голос тонул в общем хоре.

Конечно, демократической прессе не очень хотелось нападать на человека, преследуемого властями. Жаль было и упускать возможность попинать государство. Журналисты много говорили об избирательности правосудия, о двойных стандартах, о жестокости российских законов, о византийском коварстве правителей, которые вначале разрешают и как бы не замечают, а потом вдруг резко меняют правила.