Amor legendi, или Чудо русской литературы

История понятий представляет собой очень сложную дисциплину. Не обладая статусом самостоятельного предмета в учебной программе высшей школы, она пытается наощупь определить свое место среди таких вполне сформировавшихся дисциплин как этимология и история идей, история философии, история культуры; при этом история понятий подвержена всем рискам и обладает всеми шансами междисциплинарной эвристики. В разных странах и в разных языковых ареалах в термин «история понятий», в зависимости от национальной традиции, вкладывается самое различное содержание; в эпоху господства биологии, точных наук и экономики история понятий вызывает подозрения в спекулятивности, неопределенности и бесполезности; наконец, она не может служить источником утилитарной экспресс-информации в силу своей глубинной природы, по определению диахронной и абстрактной.

История понятий не удовлетворяет распространенному в наше время пристрастию к статистике, фактографии, (лже-)объективности и прагматической пользе. Столь же далека она от заблуждения, предполагающего возможность втиснуть человеческое мышление и историю человечества в рамки так называемой языковой картины мира или в прескрипции теоретических концептов. Она выступает против «латентной наивности чистой систематики»[878].

Понятия и история понятий являют собой перманентные cruces interpretum[879]. Они таят в себе истинно «дьявольские» опасности: греческий глагол diaballein помимо прочего обладает еще и значением «выворачивать понятия наизнанку». Языковой скептицизм и недоверие к языку сопровождали человечество на протяжении всей истории его существования. Тезису «В начале было Слово» (Ин. 1:1) всегда сопутствовала антитеза «В начале было недоверие к слову». Греки и римляне терзались вопросом о «кажущейся истинности» (species recti Горация[880]), Августин предупреждал: «Incognita pro cognitis habere periculosum»[881] («De magistro»).

Многие писатели и мыслители Средневековья считали слово и словесные искусства лишь «смехотворной личиной» (cortex ridiculus). Артур Шопенгауэр осуждал «черепаший шаг» мысли тех авторов, которые довольствуются «несказанной удовлетворенностью словами», в силу своей неспособности к «отчетливым понятиям» и к «ясности выражений»[882]. Фридрих Ницше, в свою очередь, говорил о «великом колумбарии понятий», в котором «погребены видимости»[883]. По мнению Людвига Витгенштейна, речь не только одевает, но и переодевает мысли. Авторы статьи об истории понятий в Большом историко-философском словаре настойчиво предостерегают от риска впасть в «кажущуюся точность»[884].

Гёте в трагедии «Фауст» четко разграничивает слово и понятие. В сцене «Кабинет Фауста» Мефистофель в лучших традициях софистики берет слово под защиту: «Словами диспуты ведутся, // Из слов системы создаются; // Словам должны вы доверять: // В словах нельзя ни йоты изменять» (ст. 1997 и след.). Ученик же, напротив, настаивает на том, что «…ведь понятия в словах должны же быть?» (ст. 1993). Гёте отчетливо понимал, что язык может быть инструментом для создания своего рода дымовой завесы, затуманивающей смысл: «Имя – только дым и звук»[885] (ст. 3457).

История понятий намного сложнее этимологии. Рейнгарт Козеллек сравнивает слово с «сосудом»; напротив, понятие он определяет как комплексное и зачастую спорное содержимое этого сосуда: «Каждое понятие привязано к слову, но не каждое слово является ‹…› понятием»[886]. Кто изучает проблемы философии и вопросы научного мышления, должен, согласно Гегелю, взвалить себе на плечи все тяготы понятия («Феноменология духа», Предисловие 2).

Вышеприведенные цитаты дают определенное представление о том, что следует подразумевать под понятиями, анализом понятий и историей понятий. Я, в свою очередь, под «понятием» подразумеваю некий духовный концепт, охватывающий полное комплексное содержание слова, которое, со своей стороны, является в определенный продолжительный или непродолжительный промежуток времени ключевым словом или основным понятием истории идей, культуры и общества, т. е. духовной истории.

Таким образом, понятийное слово должно рассматриваться как сущее и репрезентативное в аспекте своей идейно-исторической, философской, политической и т. д. актуальности. В силу своей семантической сложности оно постоянно нуждается в динамичной корректировке принятой в данный момент интерпретации (которая, в отличие от большинства естествоведческих трактовок, не требует непременного одобрения).