Amor legendi, или Чудо русской литературы

Надеждин считал, что произведения настоящего романтизма встречались, прежде всего, в позднем Средневековье и у Шекспира. Байрон же, хотя и безусловно «великий гений», вступил на путь губительных заблуждений: «Его мрачный сплин заразил всю настоящую поэзию и преобразил ее из улыбающейся Хариты в окаменяющую Медузу!»[1058]. Его русские последователи («эти рои ничтожных пигмеев») с их больной фантазией и погоней за эффектами сумели создать лишь хаотические картины ужаса, восхваляющие сумасшествие, преступление и «душегубство», считал Надеждин. Они были «выродками доброго вкуса», проповедовавшими «бездну пустоты», основанием которой служили «поэтический цинизм» и «сатанинский дух». Ими были попраны «истинное и доброе», а также «великая первохудожница-природа». Эта «эстетическая преисподняя» была создана Вольтером и Байроном в их apostasia religiosa (религиозном отступничестве), назначение которой – «возбуждение сатанинских ужасов и бесовских страхований». Изображение таких ужасов представляет для «новоромантической» поэзии «эстетическую занимательность» или «эстетическое удовольствие»[1059]. Надеждин завершает свою диссертацию следующим предложением: «Нашей родине следует особенно ревностно защищать себя от псевдоромантической заразы, что может быть достигнуто изучением классической древности»[1060].

Из указания на «классическую древность» отнюдь не следует, что истоки слова «нигилизм» нужно искать в античности. Очевидно, что нападки Надеждина на нео- или псевдоромантиков практически тождественны упрекам по отношению к «поэтическим нигилистам» в Германии. И следовательно, закономерно, что и в русском языке употребляются слова «ничто» и «нигилизм», а также соответствующие дериваты этих лексических полей. Как в диссертации, так и в первую очередь в публикациях Надеждина в «Вестнике Европы» обнаруживается большое количество таких примеров. Следует особо выделить в этом отношении сочинения «Сонмище нигилистов»[1061] и «О настоящем злоупотреблении и искажении Романтической Поэзии»[1062]. «Лжеромантизм» байронизма определяется как «мрачная бездна ничтожества», «чудовищное ничтожество», «пучина мрачного ничтожества», «отпадение от Бога» или «страшная фантасмагория чудовищного Нигилизма». Надеждин пишет, что в литературе господствует «мрачная преисподняя губительного Нигилизма»[1063]. В этом контексте непосредственно затрагивается проблема эстетики. «Преступные наслаждения» блуждающей «по грязным болотам ‹…› фантазии» представляют собой, по мнению автора, «низвержение в мрачную бездну эстетического нигилизма»![1064] В уста одного из «нынешних Байронистов» Надеждин вкладывает следующие слова: «…сей самый мрак, во всей ужасающей наготе своей, имеет ныне для нас высочайшее эстетическое достоинство!»[1065]. С возмущением Надеждин констатирует, что к «эстетическому изяществу» современной поэзии относятся, прежде всего, «мерзости» и «неистовства»[1066]. Его собственное эстетическое credo было, как известно, совершенно другим: искусство обязано быть «всесовершеннейшей гармонией» и «живым зерцалом природы», в которых господствует «разум», а не «необузданная фантазия». Только таким образом может быть достигнуто «доброе, истинное и прекрасное»[1067].

В том, что Надеждин знал Жан Поля, не может быть никаких сомнений: он неоднократно цитирует немецкого писателя[1068]. В свое время И.И. Замотин причислял Жан Поля к числу «немецких учителей» Надеждина[1069]. С именем Жан Поля, вероятно, связано и следующее обстоятельство. В «Сонмище нигилистов» содержатся различные литературные примеры «вырожденного романтизма», в том числе стихотворения «северного нашего Байрона», т. е. Пушкина («Веселый пир», «Демон» и др.). Кроме этого, говорится об одном произведении немецкой литературы – без заглавия и без имени автора, – которое представляет собой особенно типичный пример «новейшей поэзии»:

Есть Немецкая поэма, в которой страшными образами изображается сущность пиитики нашего века. При первых лучах месячного сияния, пробившихся сквозь стекла [окон] уединенной церкви, все остатки мертвецов движутся, воздымают закрывающую их землю, сбрасывают могильные камни и садятся на гробах, безжизненны и страшны. Они требуют бессмертия, им обещанного: и глагол вечный возвещает им ничтожество! Сия картина с ужасающим величием показывает преимущественно идею нашего века: это изображение новейшей поэзии (*)![1070]