В заключение этого параграфа – последний пример актуальности и семантической амбивалентности топоса «равнодушная природа» для Чехова – амбивалентности, подобной его антропологическим импликациям. С одной стороны, природа в ее вечности, красоте и покое воплощает сверхчеловеческое совершенство, с другой – в своем изначальном равнодушии к жизни и страданиям человека – холод и мучительную дистанцированность. Перед ее немотствующей вечностью человек превращается в мимолетное ничтожество, объект насмешки «матери-природы». В рассказе «Ионыч» (1898) Старцев констатирует ночью на кладбище: «Как в сущности нехорошо шутит над человеком мать-природа, как обидно сознавать это!» (С., X, 32).
Итак, человек может преодолеть ужас перед лицом «равнодушной природы», утешиться ее равноудаленностью от всего живого и примириться с законом бытия только путем обретения душевного покоя в результате следования учению стои и слияния с жизнью природы в результате приятия существующего порядка вещей: кто приходит к такому осознанию «высших целей бытия», тот в конце концов понимает, что «все прекрасно на этом свете» (С., X, 134)[1230]
. Но если ему это не удается, он обречен видеть в «матери-природе» только чудовище.VI. Appendix sine commentario
Начиная со второй половины XIX в. философски-стоическая уравновешенность в восприятии концепта равнодушия и соответствующего ему взгляда на природу встречается все реже по мере победного шествия технического прогресса и естественных наук, сопровождаемого утратой метафизических и пантеистических проекций. Приводимые далее цитаты говорят сами за себя и не нуждаются в комментариях:
Вы хотите жить «согласно с природой»? О благородные стоики, какой обман слов! Вообразите себе существо, подобное природе, – безмерно расточительное, безмерно равнодушное, без намерений и оглядок, без жалости и справедливости, плодовитое и бесплодное, и неустойчивое в одно и то же время, представьте себе безразличие в форме власти, – как могли бы вы жить согласно с этим безразличием? Жить – разве это не значит как раз желать быть чем-то другим, нежели природа?
(
Вновь и вновь кажется, будто природа не подозревает о том, что мы возделываем ее ‹…›. Пусть мы изменяем внешнюю оболочку Земли, пусть мы распоряжаемся ее лесами и лугами, ‹…› присваиваем плоды деревьев, как будто они для нас предназначены, – чего стоит все это, если мы вспомним хотя бы один-единственный час, когда природа действовала, пренебрегая нами, нашей жизнью, нашими надеждами, – действовала с той величавой торжественностью и безразличием, которыми преисполнены все ее жесты. Она знать не знает о нас. И чего бы люди не достигли, ни один из них не удостоился того, чтобы она разделила его боль или откликнулась на его радость.
А к тому же природа так безразлична, так бесчувственна.
В природе нет милости к человеку: нечего ждать от нее милости.