Амулет мертвых

У неё было сушёное мясо и корнеплоды. «Да и яйца можно есть сырыми», – подумала она и неожиданно удивилась: подобная мысль больше не вызывала в ней отвращения. «Всё можно есть сырым», – заключила она и вздрогнула, представив, как она наравне с её бродягами разрывает тушку овечки. «Я всё больше напоминаю их», – думала она, – «нет, этого я точно не хочу». И чтобы доказать, что она не такая, как они, все-таки достала огниво с кресалом и занялась растопкой очага.

Солнце было высоко, когда она соизволила выйти из дома, чувствуя сытость и усталость. Сил придавали только родные матерные слова, наверное, это единственное, что невозможно у неё отнять. Без них и очаг отказывался разводиться. Но сейчас всё было позади. Или почти всё.

На пороге её ждали две корзинки с ягодами, корзинка с грибами и корзинка с яйцами, тушка задавленного кролика и большая бадья с водой. В первую очередь её внимания требовали яйца, в процессе сбора инвалиды давили от трети до половины и складывали всё это в одну посудину. Оксана вынесла бадью поменьше и налила в неё воды, потом опустила в неё корзину с яйцами. Так она могла помыть яйца вместе с корзинкой. И чтобы не доставать другую тару под яйца, всегда мыла корзинку, выкладывая её содержимое в воду. Потом складывала в неё помытые яйца.

У кустов смородины крутился один мертвяк с большим носом. Нос был настолько длинным, что Оксана долгое время смотрела на него и думала: «таких носов не бывает». Но теперь привыкла и стала называть его Носатым, и что удивительно ‒ он отзывался на это прозвище.

– Эй, Носатый, – позвала она, когда помыла руки от остатков раздавленных яиц. Он обернулся и поковылял к ней. «Жуть какая», – в очередной раз подумала она, наблюдая, как к ней приближается ходячий мертвец. «Нет, этого не может быть, – заявила она себе. – Мертвецы лежат в земле, а не ходят. А это просто больные люди, которым никто не может и не хочет помочь». Только с такими мыслями она могла принять своё сосуществование с ними.

– Вот, возьми, – сказала она и подала Носатому бадью с помоями. И приготовилась резко отпрыгнуть в сторону, чтобы не быть облитой. Так, когда она в первый раз попросила его забрать и вылить бадью под кусты, он вылил содержимое ей на голову. Она была невероятно зла в тот день. Мало того что пришлось идти на реку и там отмываться, так ещё и ягоды с грибами, которые тоже попали под этот замечательный душ, были испорчены. Ещё три раза он поливал себя, стоя рядом с ней, один раз пришлось стирать платье и выкидывать ягоды, в остальные разы страдали только грибы. Вообще предсказать его действия было трудно, хотя в последнее время он всё чаще выливал содержимое под куст, а не на себя или кого-то из собратьев по несчастью. На этот раз он счёл содержимое бадьи вкусным и отпил немного, потом повернулся спиной к Оксане и пошел в сторону сарая. «Интересно, что на этот раз ему пришло в голову?» – думала Оксана, наблюдая за самым активным своим садоводом. Ему навстречу вышел ещё один такой же, как он, только без имени, Носатый подал ему бадью и вернулся к кустам. Счастливый обладатель бадьи так и застыл с ней в руках. Оксане было интересно, как будут развиваться события, но, похоже, счастливчик застыл в стоп-кадре надолго.

Далее нужно было заняться грибами и ягодами, это был длительный и кропотливый труд, надо было перебрать содержимое, отделить съедобное от незнакомого и ядовитого, а также от живности и мусора, которых в корзинку набиралось не многим меньше, чем ягод. «Нет, ‒ сказала она себе, – сегодня это всё надо отправить на удобрение и заняться шкурами, а то я скоро буду мёрзнуть, даже выходя на солнце».

Сидя под палящим солнцем в одной рубахе, она чувствовала лёгкую прохладу. «Раньше в такой день обливалась бы потом или сидела бы на пляже, а нынче мне, видите ли, холодно», ‒ пробормотала она с раздражением, вынося из дома шкуры.

Изготовить подобный наряд она решила, когда нашла в телеге торговцев длинные кожаные ремешки и острое шило. «Да, крепкие мужские руки мне пришлись бы сейчас в самый раз», ‒ думала она, пытаясь проковырять шилом очередное отверстие. Поначалу, когда она только собиралась делать себе наряд из шкур и поняла, что протыкать шкуры даже шилом дело тяжёлое, она решила приспособить к этому занятию одного из своих убогих. Теперь она искренне была благодарна великим силам, что шило осталось в целости и сохранности, чего нельзя сказать о паре рук, одном глазе, спине и овечьей шкуре, которая превратилась в волосатый дуршлаг. И, конечно, особенно она была благодарна за то, что пострадали не её части тела. «Тогда не пострадали, так теперь страдают с лихвой», ‒ угрюмо думала она, облизывая уколотый палец.