Анархизм

Если революционаризм нередко покоится на «дерзости», то противоположный ему метод – реформистский не позволяет из-за деревьев видеть леса. В большинстве случаев, особенно в эпохи политических кризисов, точный учет сил бывает невозможен; наконец значительная часть реальных сил всегда находится в потенциальном состоянии. В них надо разбудить скрытую энергию, надо вызвать к жизни дремлющие силы. И в глазах традиционного анархизма – революционаризм, перманентное «бунтарство» в разнообразных его формах является единственно нравственным и единственно целесообразным методом действия.

Нравственным потому, что он, не желая мириться в какой бы то ни было мере с тем, что для него является «неправдой», отвергает всякие компромиссы.

Целесообразным потому, что, с одной стороны, реформизм, культ «мелких» дел и пр., в его глазах только укрепляют то зло, против которого надлежит бороться, с другой, потому, что он категорически отрицает самую возможность пользоваться указаниями исторического опыта.

В его глазах законы «исторической необходимости» – лишь слово, которое своей безнадежной схоластичностью убивает в зародыше смелую мысль, душит смелое слово, опускает поднявшиеся руки. «Историческая необходимость» – этот сфинкс, никем и никогда еще не разгаданный, несмотря на горы социально-политической рецептуры, накопленной гениями человеческого рода, есть лишь тормоз стремлению вперед, протесту, попыткам свободного творчества.

Является глубоким, трагическим недоразумением – искать истину, несущую уроки будущему, всегда среди развалин прошлого.

Общественный процесс слишком сложен еще для нашей познавательной природы, вооруженной слабыми и недостаточными методологическими приемами.

A) Прежде всего невозможно игнорировать то неизбежно субъективное отношение историка к материалам прошлого, с которым он приступает к самому исследованию исторических фактов. Отбор фактов, их классификация, определение и оценка их сравнительной роли находятся в полной зависимости от субъективного усмотрения исследователя. Последний предъявляет к историческому материалу свои требования, рассматривает его со своей определенной точки зрения, в своем разрезе.

B) Современная философия истории в лице наиболее выдающихся ее представителей имеет склонность утверждать историю как «систему неповторяющихся явлений», как научную дисциплину, изучающую не общее, а действительность в ее конкретных и индивидуальных выражениях.

Этому не противоречат труды того современного исторического течения (особ. Пельман, Эд. Мейер др.), которое пытается подметить и установить аналогичные нашему времени процессы развития и социальные институты в отдаленнейших от нас эпохах. Как бы ни было велико их действительное сходство, ясно, что они выступали там в таких комбинациях, которые в целом в наше время неповторимы, а потому и допущение тожественности развития двух разновременных культур является заведомо неправильным.

C) Мы не можем искусственно изолировать общественные явления, мы не можем экспериментировать отдельными историческими фактами, мы не можем, следовательно, учесть более или менее точно и влияния отдельной причины. Прошлое представляется нам в виде своеобразного «химического соединения» исторических фактов и явлений, с которым нам нечего делать при нашей неспособности к искусственной изоляции.

Д) Наконец к нашей познавательной неумелости присоединяется еще совершенная невозможность сейчас для нас измерения как индивидуальной, так и коллективной психики пришедших эпох.

При этих условиях, сколько бы мы ни создавали социально-политических законов, они не могут претендовать на универсальное, обязательное значение. Они, быть может, результат и неверного понимания, и неполного исследования исторического процесса.

Ссылки на исторические события, протекавшие при иных комбинациях исторических элементов и отделенные от переживаемого состояния известной хронологической давностью, являются не только неубедительными, но и неправильными. В действительности исторические уроки никого никогда не учат. Не только темные массы, но и просвещенные вожди в своих выступлениях и актах не руководствуются ими. Только после катастроф усердные историки, устанавливающие и признающие исторические законы, извлекают из архивов исторических событий факты, которые должны были в свое время быть грозным предостережением, а теперь являются лишь живым укором для пренебрегших ими современников.

Исторический прогноз невозможен. И история с ее мнимыми «законами» не может быть над нами. Бесполезно апеллировать к ней на «безумства», «надорганические скачки», «революционный метод» автономной личности. Самоутверждение является высшим идеалом для последней, и во имя конечного освобождения духа оно может пренебрегать традициями и игнорировать «законы» прошлого. Оно само кует для себя свои законы.

Прогресс истории есть прогресс личности; прогресс личности – прогресс революционного метода.