Анархизм

С другой стороны, индивидуальный акт может иметь глубоко воспитательное значение. «Хорошо иногда показать народу, что и г. г., ведущие „райскую жизнь“, смертны… Слух об убийстве тирана, разрушая торжество лакейства, в миг разносится по всей стране и даже индифферентных вызывает на размышление. Пусть всякий властитель и эксплуататор знает, что его «профессия» связана с серьезными опасностями; и если несмотря на это находятся люди, желающие сыграть роль собаки буржуазии, то они этим самым приобретают право на смерть».

Наконец индивидуальный акт может нести в себе и определенную непосредственную пользу, устраняя с общественной арены какого-либо особенно энергичного, непримиримого и жестокого деятеля реакции.

Таким образом, «индивидуальный террористический акт может иметь троякое значение: мщения, пропаганды и „изъятия из обращения“».

Необходимо наконец иметь в виду, что индивидуальные террористические акты направлялись не только против отдельных лиц, но, как принципиально «антибуржуазные», могли иметь объектом и случайную, анонимную толпу. Таковы случаи «пропаганды действием» в палате депутатов, кафе и пр. Но подобные акты имели вообще немногочисленных сторонников, а в последнее время в сознательных анархистских кругах окончательно утратили кредит.

В настоящее время даже наиболее террористически настроенные анархисты уже признают, что социальную революцию нельзя ни вызвать, ни решить «несколькими пудами динамита», а потому анархизм высказывается решительно за акт коллективного террора.

Он рекомендует даже предпочесть «попытку коллективного акта осуществлению личного акта».

Задача же коллективного террора – последовательное устрашение собственника до отказа его от всех его привилегий. «Цель фабричного и аграрного террора – довести фабриканта и землевладельца именно до того, чтобы они молились только о спасении шкур своих».

Необходимо наконец отметить еще одну особенность анархистского террора.

Этот террор не только «антибуржуазный», в отличие от «политического» социал-революционеров, но он также «неорганизованный». «Мы не признаем организованного террора и «подчинять его контролю партии» не только не рекомендуем, но, наоборот, относимся самым отрицательным образом к такому подчинению, потому что при таких условиях террористический акт теряет свое значение акта независимости, акта революционного возмущения. Оправдывать террористические акты, высказываться за них принципиально, словесно или печатно всякий может, кто находит им историческое оправдание, но право писания смертных приговоров мы решительно отвергаем за организациями, под каким бы флагом они ни выступали. Партийный террор всегда бывает централизованным, и это последнее обстоятельство лишает его характера борьбы народа против правителей, и превращает в поединок между двумя верховными властями».

Однако если анархизм отрицает, по морально-политическим соображениям, возможность постоянных террористических организаций, он не высказывается против временного существования террористических групп вообще: «…группы эти могут возникать для известной определенной цели. Они создаются самими условиями борьбы, жизни, но они должны возникать и разрушаться вместе с объектами их ударов».

Резюмируя все вышесказанное, анархический террор можно характеризовать по преимуществу следующими моментами: а) анархический террор антикапиталистичен и антигосударственен; b) анархический террор признает индивидуальное право каждого на казнь ненавистного ему лица; с) анархизм не настаивает на планомерном, организованном ведении террора; d) анархизм высказывается категорически против партийной санкции террора.

В этом беглом и чисто теоретическом очерке, разумеется, не может найти места изложение ни истории, ни практики анархического террора. К тому же акты Равашоля, Вальяна, Анри, Казерио и др. слишком общеизвестны и слишком еще на памяти у многих, чтобы описание их могло представить интерес[25].

* * *

До последнего времени, как мы уже говорили выше, террористическая тактика была чуть ли не единственной формой практических выступлений анархизма, если не считаться с анархическим «просвещением», то есть словесной и печатной пропагандой, не имевшей, впрочем, в массах особенно глубокого успеха.

Эта тактика была насквозь «идеалистичной». «Идеализм» анархизма шел так далеко, что в любой момент он предпочитал идти на поражение, чем делать какие-либо уступки реальной действительности. Душевный порыв в его глазах был не только чище, нравственнее, но и целесообразнее систематической, планомерной работы. Его не смущало, что никогда и ничто из анархистских требований не было еще реализовано в конкретных исторических условиях. Несмотря на некоторые коренные разногласия анархизма с толстовством, лозунг последнего – «Все или ничего» был и его лозунгом. Только Толстой в своем отношении к общественности избрал «ничего», анархизм требует «все».