Анархизм

Но толстовство представляет самый разительный пример неизбежности тупика, к которому должно прийти на земле всякое учение, в своей жажде безусловного отказывающееся от самой земли.

Беспримерное по силе и последовательности своих абсолютных утверждений, отказывающее в моральной санкции каждому практическому действию, не дающему разом и целиком всей «правды», толстовство приходит неизбежно (по крайней мере теоретически) к признанию ненужности и даже вредности и опасности для нравственного сознания людей – любой формы общественной деятельности. Система нравственного абсолютизма видит в ней одни иллюзии.

Все «проклятые» вопросы нашей общественной и моральной жизни могут быть разрешены исключительно через внутреннее совершенствование самой личности. Только через ее совершенствование может совершенствоваться и общество[26].

В этом смысле отрицания полезности общественного действия, учение Толстого близко к абсолютному индивидуализму типа Ницше. От нигилистического пессимизма утверждений Ницше Толстого спасает признание им объективного закона добра, «Бога» и его «Воли», живущий в людях.

И мы не думаем, чтобы традиционная анархистская тактика в конкретных условиях была продуктивнее толстовства.

Мы не говорим уже о практически неизбежном сдвиге вправо «пассивного большинства» под опасением «чрезмерных» требований анархизма. Традиционный анархизм, предполагавший действовать сверху, через «активное революционное меньшинство» игнорирует действенную и психологическую силу масс, полагая возможным или, по крайней мере, желательным «увлечь ее за собой». Здесь неизбежное противоречие с той убежденной верой в творческую силу масс, которая характерна именно для современного анархизма. Но это противоречие, как и многие иные, есть плод того безудержного «утопизма», который проникает все построения анархизма и всю его тактику.

Утопизм несет в себе великую моральную ценность. Он будит человеческую совесть, будит дух протеста, утверждает веру в творческие силы человека и его грядущее освобождение.

Но «утопизм» для борца, как анархизм, не может быть перманентным. Борец должен идти на борьбу с открытыми глазами, зрело избирая надлежащие средства, не пугаясь черной работы в борьбе. Утопизм же застилает глаза дымкой чудесного; он подсказывает борцу высокие чувства, высокие мысли, но часто оставляет его без оружия.

Возвращение к жизни; творческое разрешение в каждом реальном случае кажущейся антиномии между «идеалом» и «компромиссом» – таковы должны быть основные устремления анархизма. Тогда самый идеал его выиграет в ясности, средства и действия в мощи.

Основная стихия анархизма – отрицание, но отрицание не нигилистическое, а творческое; отрицание, ничего общего не имеющее с тем бессмысленным разгромом ценностей и упразднением культуры – во имя только инстинкта разрушения или чувства слепой неудержимой мести, которые свойственны народу-варвару, народу-ребенку. Упражнение голого инстинкта разрушения губит реальные условия существования самого разрушителя. Это поход против самой жизни, а такой поход всегда кончается поражением. Дон-Кихот, грязный плут и просто темный человек гибнут на равных основаниях.

Вера в рождение анархической свободы из свободы погромной бессмысленна. И анархисту она принадлежать не может. «Погромный дух» – уродливая антитеза анархизма, злобная отвратительная карикатура на него, придуманная мстительным бесом раба, развращенного полицией, взяткой, алкоголем и совершенной безответственностью.

Напрасны апофеозы голому «дерзанию». Дерзание, только как дерзание, отталкивается развитым анархическим самосознанием.

Что такое «дерзание»? Бесстрашие, энергия, способность сильно чувствовать: если не сильно любить, то, по крайней мере, сильно ненавидеть. Вот конститутивные признаки «дерзания». Но все эти качества – и смелость, и энергия, и способность сильно чувствовать – носят отвлеченно-формальный характер. В каком деле смелость является помехой, энергия ненужной, сильное чувство безразличным? Какая бы конкретная задача ни ставилась перед человеком или обществом, перечисленные качества являются условием ее успеха. Вне дерзания невозможны деятельность, творчество, независимо от их реального содержания.

И потому дерзание – лучший помощник и в самом возвышенном творческом акте, и в самом бесчестном деле.

Дерзание есть средство, условие успешного достижения поставленной цели, но само в себе не есть цель.

Мы должны «дерзать» на подлинно анархический акт, чтобы само дерзание было анархическим.

В окружающей нас реальной исторической обстановке, строительству, положительному творчеству анархизма еще мало места. Дерзание, «бунтарство» стало представляться ему его единственной, самодовлеющей задачей. Подлинное содержание анархизма было забыто, цели оставлены, и голое бунтарство без идейного содержания стало покрывать анархическое мировоззрение.