Или еще в другом месте: «Отрицать во имя безусловного нравственного идеала необходимые общественные условия нравственного прогресса, значит, во-первых, вопреки логике смешивать абсолютное и вечное достоинство осуществляемого с относительным достоинством степеней осуществления как временного процесса; во-вторых, это означает несерьезное отношение к абсолютному идеалу, который без действительных условий своего осуществления сводится для человека к пустословию; и, в-третьих, наконец эта мнимо нравственная прямолинейность и непримиримость изобличает отсутствие самого основного и элементарного нравственного побуждения – жалости, и именно жалости к тем, кто ее более всего требует – к малым сим. Проповедь абсолютной морали с отрицанием всех морализующих учреждений, возложение бремен неудобоносимых на слабые и беспомощные плечи среднего человечества – это есть дело и нелогичное, и несерьезное, и безнравственное».
Оставляя в стороне «жалость» как специфический элемент религиозно-философской системы Соловьева, мы должны признать доводы его в защиту «относительных степеней возвышения» неотразимыми и особенно для того миросозерцания, которое утверждает себя «боевым» по преимуществу и которое более всего отталкивают уродства квиетизма.
Отказаться от признания «низших состояний», от постоянного и непрерывного воплощения своего «безусловного» в неизбежно «относительных» условиях общественной среды значило бы сознательно обречь себя на бесплодие, на невозможность общественного действия и тем самым признать тщету своих утверждений. «Идеал, – как хорошо сказал один писатель, – есть всегда путь, то есть переход от данного к должному, который включает, следовательно, и действительность, и идею».
Так приходим мы к сознанию неизбежности уступок относительному. Стремление к своему общественному идеалу и последовательное осуществление его в жизни и есть внедрение абсолютного в рамки относительного.
Наконец ни один общественный идеал, не исключая и анархического, не может быть называем абсолютным в том смысле, что он предустановлен раз навсегда, что он венец мудрости и конец этических исканий человека. Подобная точка зрения должна обусловить застой, стать мертвой точкой на пути человечества к безграничному развитию. И мы знаем уже, что конструирование «конечных» идеалов антиномично духу анархизма.
Подведем итоги.
Может ли быть оправдано насилие?
Да, должно быть оправдано как акт самозащиты, как оборона личного достоинства. Ибо непротивление насильнику, примирение с насилием есть внутренняя фальшь, рабство, гибель человеческой свободы и личности. Кто не борется против «неправды», в неизбежных случаях и насилием, тот укрепляет ее.
Но употребление насилия, его формы и пределы применения должны быть строго согласованы с голосом анархической совести; насилие для анархиста не может стать стихийным, когда теряется возможность контроля над ним и ответственности за него. Вот почему анархическая революция не может быть проповедью разнузданного произвола, погромов и стяжаний. Этим внешним самоосвобождением не только не облегчается борьба с насилием, но, наоборот, поддерживается и воспитывается само насилие. Оно приводит, таким образом, к следствиям, отрицающим самый анархизм.
Расценивая с этой точки зрения террористическую тактику, необходимо согласиться, что анархизм правильно отказывается от введения организованности, планомерности в нее. Террор может быть делом только личной совести и может быть предоставлен только личной инициативе. Он не может стать постоянным методом действия анархической организации, ибо, с одной стороны, целиком построен на насилии, с другой, не заключает в себе ни атома положительного. Террор вовсе не вытекает из самой природы анархизма, и в этом смысле совершенно прав один его критик, когда пишет: «Антибуржуазный террор связан с анархическим учением не логически, а только психологически… Некоторые теоретики анархизма не идут на этот компромисс; Э. Реклю, например, лишь психологически оправдывает отдельные террористические акты, но отнюдь не выступает принципиальным сторонником „пропаганды делом“» (В. Базаров «Анархический коммунизм и марксизм»).
Тем не менее в том факте, что господствующие круги анархистской мысли все же ищут известной «мотивации» террористического акта, относясь безусловно отрицательно к чисто «антибуржуазному», стихийному террору, можно видеть, что индивидуальный акт, этот «психологический компромисс», перестает уже удовлетворять развитое анархическое самосознание.
Если же оценивать индивидуальный акт не как акт личной совести, но как акт политический, можно прийти к заключению о его полной безнадежности.
Александр Николаевич Петров , Маркус Чаун , Мелисса Вест , Тея Лав , Юлия Ганская
Любовное фэнтези, любовно-фантастические романы / Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / Научная литература / Самиздат, сетевая литература / Любовно-фантастические романы