Анархизм

В этом смысле наиболее последовательным и неуязвимым космополитом является бездушный капитал, который в погоне за большей прибылью не разбирает стран и ту назовет своим отечеством, которая обеспечит ему наивысший процент.

Такими космополитами кишела замечательная историческая эпоха – эпоха перехода к новому времени. «Он не был ни немцем, ни швейцарцем, ни фламандцем, ни французом, ни испанцем, – пишет Ж. Орсье про знаменитого авантюриста XVI века Агриппу Неттесгеймского. – Он был всем сразу, судя по стороне, откуда дул ветер удачи». Эти люди ехали туда, где им хорошо платили за их талант, и там устраивали они свое отечество. Но этот торгашеский индивидуализм давно исчез, и даже современные капитаны индустрии, помимо капиталистической «гордости», имеют в своем человеческом балансе немного и «любви к отечеству».

И если мы склонны утверждать анархизм как реалистическое миросозерцание, как любовь к живой личности, а не к мистическому месиву по трафаретной рецептуре, мы должны будем согласиться со старым мыслителем Гердером, предпочитавшим энергичного, полного жизни и любви к своему племени дикаря – «цивилизованной тени», увлекаемой восторгом перед «призраком рода человеческого».

Да, анархизм есть философия жизни, культ всего реального, индивидуального, своеобразного в ней и потому «национализм», как живое, здоровое чувство любви к своей родине, не может не быть одним из элементов его всеобъемлющего миросозерцания.

«Пожалей меня, брат мой! – говорит один из героев Барбье. – Мое горе смертельно, ибо отечество перестало быть для меня прекрасным!»

Глава IX. Анархизм как общественный идеал (Анархо-гуманизм)

Анархизм – миросозерцание динамическое. Анархизм верит в непрерывность мирового развития, в неостанавливающийся рост человеческой природы и ее возможностей.

И вера эта – плод не отвлеченных рассуждений, не романтической горячности, а результат непосредственных наблюдений над всем, что нас окружает. Разве мы, люди XX столетия, не чувствуем в себе пробуждения новых чувств, не роем пропастей между нами и нашим прошлым, не сознаем, что каждым шагом нашим мы делаем все более необъятными богатства мира, открываем в себе неиссякаемую готовность к новым опытам и тем отодвигаем грани конечного?

Наши потребности чудесно растут, человек становится полем для всевозможных открытий, он поистине неисчерпаем. Физиологические пределы жизни становятся тесны. Прав был Гёте, что земной жизни недовольно, чтобы достигнуть совершенства.

И анархический идеал вытекает из этого убеждения неисчерпаемости человеческих способностей. Потому анархический идеал не знает конечных форм, не может дать точного описания и определения типа общественности, который бы являлся точным его выражением.

Анархизм – неограниченное движение к общественным формам, не знающим насилия, в которых нет иных препон к последовательным, расширяющимся творческим исканиям, как в ясном сознании ненарушимости прав другого на творческое самоутверждение.

И никакая определенная общественная форма не может дать последнего удовлетворения, за которым нечего желать. Мыслить так – значило бы подчинить человеческий дух безусловному, т. е. смерти.

Полная гармонической прелести библейская картина нас не смущает: «Тогда волк будет жить вместе с ягненком, и барс будет лежать вместе с козленком, и молодой лев и вол будут вместе, и малое дитя будет водить их. И корова будет пастись с медведицею, и детеныши их будут лежать вместе, и лев, как вол, будет есть сено. И младенец будет играть над норою аспида, и дитя протянет руку свою на гнездо змеи. Не будут делать зла, вреда на всей святой горе моей, ибо земля будет наполнена познанием Ягве, как воды наполняют море» (Пророк Исайя. II, 1–9).

Но эта идиллия поддерживается могущественным стражем Ягве. И для Исайи Ягве – и страж, и неограниченный владыка. И мир, полный гармонических чудес, живет, пока угоден Ягве.

Это не идеал анархизма!

Разве не высшее счастье, доступное нам, жажда вечности, жажда нового, неизвестного, все высшего, все совершеннейшего? Разве не источник счастья – трепет беспокойства, который говорит в нас в наши лучшие минуты, минуты творческого экстаза, далеко уносящие нас за грани относительного! Каким бы малоценным был мир в наших глазах, если бы мы знали наперед, что он имеет определенный конец, а что наша жизнь есть только подготовка к этому концу с его окаменевшими совершенствами. Что могло бы воспитать в нас подобное знание – кроме презрения к собственным судьбам или сытого фатализма?

Нет! Вечная борьба, призыв к будущим творцам, бескрайность будущего, вот маяки анархиста! И пусть всегда будут и новая земля, и новое небо и новая тварь!

* * *

Обратимся к непосредственному исследованию содержания анархического идеала.

Анархизм строится на принципе личности. Эта личность – не рационалистический призрак, но одетый в плоть и кровь, живой, конкретный деятель во всем своеобразии качеств его и устремлений.