Анархизм

Среди разнородных социальных образований, загромождающих наш мир, только он является подлинной реальностью; все образования обязаны ему своим происхождением. Он – творец. Все, что мы называем социальным творчеством, только через него возникает и реализуется в мире. Как хорошо сказал один из величайших артистов современности Эдуард Мане, самые «вещи прекрасны, потому что они живые, потому что они человечны…»

И потому первое положительное требование анархического идеала заключается в создании условий, обеспечивающих возможность сохранения и непрерывного, безграничного развития индивидуальности.

Эти условия должны прежде всего заключаться в ее свободе. Свобода – основной инстинкт личности; только в свободе может быть выявлено ее своеобразие, только в свободе она находит самое себя.

Но рядом с этим инстинктом в человеке говорит другой основной инстинкт – инстинкт общительности, инстинкт человечности. Не к уединению и отобщению от всех других влечет человека живущий в нем дух свободы, но к сближению и слиянию в целях совместных творческих достижений.

Свободное самосознание утверждает свободу и для других. И анархическое общение есть союз равноправных, равно свободных личностей. Ограничение прав одного есть ограничение права личности вообще и, следовательно, ограничение прав всех. Моя свобода становится немыслимой вне свободы всякого другого.

Так анархизм утверждает себя в свободе, равенстве и солидарности.

И чем шире тот общественный круг, которому принадлежит личность своими интересами и связями – тем более выигрывает ее независимость, тем больший размах и глубину приобретают ее творческие устремления.

Анархизм есть, таким образом, глубоко жизненный, а следовательно, и культурный идеал.

Анархизм должен объявить себя наследником многовековой мировой культуры. Ведь ему, анархическому духу, жившему во все времена и у всех народов, обязаны своим существованием величайшие культурные ценности. Все то, что в прошлой культуре носит на себе печать подлинной свободы и подлинной человечности, не может не быть дорогим анархизму, ибо беспокойный, ищущий человеческий дух, пробившийся сквозь внешние исторические формы насилия и рабства и бросивший нам слово, которое говорит еще сейчас, есть дух анархический, близкий и дружественный нам.

Его отрицания чужды рационалистическому нигилизму. Его отрицания творческие. Он отметает все, что враждебно его духу; вне человека для него нет фетишей и безусловных ценностей, только вперед он идет, вооруженный всей предшествующей культурой, через преодоление, а не через анархическое ее отсечение. Анархизм есть революция, анархизм есть созидание, но не пляска дикарей над поверженным кумиром.

В чем сущность революции, ее значение, ее радость?

Прежде всего, в том, что она несет нам – новое, небывалое, что она разрыв с прошлым, «прыжок» в царство свободы.

В природе все как будто подчинено естественным, неизменным законам развития, все рождается, растет и умирает, передаваясь в новые формы.

От зерна бегут ростки, оно пробьет землю и выбросит растение. Растение покроется цветами, даст плоды… И разве не ту же постепенность наблюдаем мы в жизни человека и человеческих общества? Непрерывная цепь форм, переходящих одна в другую. Non facit saltus natura!

Но приходит день… взрыв, толчок, революция уносят все, что было накануне, и миру неожиданно оказывается новое.

«Да, – писал когда-то Реклю, – природа не делает скачков, но каждая из ее эволюций осуществляется посредством перемещения сил в новом направлении. Общее движение жизни в каждом отдельном существе и каждом ряде существ никогда не имеет вида беспрерывной цепи, а всегда представляет прерывающуюся, так сказать, революционную смену явлений. Одна ветвь не увеличивает длины другой. Цветок не есть продолжение листа, а пестик – тычинка, завязь по существу отличается от органов, которые породили ее. Сын не есть продолжение отца или матери, но вполне самостоятельное существо. Прогресс совершается посредством постоянной перемены точек отправления для каждого отдельного индивидуума… Тот же закон существует и для великих исторических эволюций. Когда старые рамки, орлы организма, слишком определенные, становятся недостаточными, жизнь делает скачок, чтобы осуществиться в новом виде. Совершается революция».

Нет большей радости, как это явление миру нового. Из хаоса противоречивых и враждебных устремлений человечеству открывается хотя на время их гармоническое слияние в одном общем порыве, в общем согласном переживании. И если любовь матери к своему младенцу называют святой и чистой, какая радость достанется народу, выносившему и выстрадавшему свою революцию.

И эта радость не изживается мгновенно, ибо моменты революции – моменты высшего творческого напряжения. И творчество это выливается прежде всего в упоительном чувстве разрушения.