Анархизм

Творчество есть преодоление первоначальной косности для последующей слиянности, любви, вселенского единения. Насилие и любовь лишь разные стороны одного духовного взлета.

Так борьба на высших ступенях есть предварение великой любви к миру. Активность и любовь неотделимы.

И еще более любовность и радостность творческого акта подчеркиваются тем, что творчество всегда есть борьба за будущее, борьба для «дальних».

На долю тех, кто борется активно в настоящем, редко выпадает счастье пожать плоды борьбы. Они достанутся потомкам, далеким братьям.

Творец одушевляется лишь призраками будущего счастья. Подлинным, «реальным» счастьем живут его наследники. Может ли быть дано человеком доказательство большей любовности? И какой подвиг заключает в себе более радостный смысл?

Но как будто для того, чтобы сделать эту радость еще полней, еще чудесней, в моменты высшей творческой напряженности, как в моменты революции, мы отбрасываем все компромиссное, все срединное, что удовлетворяет нас в обычное время. Освященные, согретые лучами правды, мы ищем абсолютных формул счастья без уступок времени и исторической обстановке и в экстазе требуем реальных осуществлений наших мечтаний…

И в анархическом идеале творчество разлито кругом нас, весь мир – непрерывный творческий процесс.

И если каждый из нас, как творец, бесконечен, бесконечен и мир, открывающийся нам все полнее, богаче. Восприняв все то, что создано раньше, мы дальше творим и беспрестанно, любовно отдаем сотворенное нами будущим далеким от нас поколениям.

В творчестве связываем мы все времена и в творческом мгновении постигаем вечность, бессмертие.

Пусть каждый из нас в звенящем жизнью и страстной борьбой мироздания – точка, но эта точка бессмертна, а потому ни «бунт», ни «дерзание», но радостное, живое, неукротимое, как лавина, устремление в дух основной стихии анархизма: освобождения себя и всех освобождение не от государства и полиции, но также от робости, смирения, зависти, стыда, покоя – вот идеал анархизма.

Быть может, построяемый так, анархический идеал упрекнут в недостаточной последовательности, в противоречиях. Романтическое учение и реалистическая тактика.

Но там, где жизнь, нечего бояться противоречий. Противоречия не страшны всему живому, всему развивающемуся. Их боится только дискурсивное мышление, собирающее свою добычу в отточенные логические формулы. Но формулы убивают жизнь, формулы – смерть жизни.

Все, что носит на себе печать человеческого творчества, все, что способно, с одной стороны, погрузиться в «бытие», с другой, заковать свои «опыты» в отвлеченные формулы, рано или поздно становится жертвой «иронии всемирной истории». Последняя рассеет все иллюзии интеллекта, обнаружит тщету «вечных» завоеваний разума. Все «научное», «объективное», рационалистически доказуемое бывает безжалостно попрано, наоборот, остается нетленным все недоказанное и недоказуемое, но субъективно достоверное. В «знании» противоречия недопустимы, вера знает любые противоречия. Всякое знание может быть опровергнуто, а веру опровергнуть нельзя. И анархизм есть вера. Его нельзя показать ни научными закономерностями, ни рационалистическими выкладками, ни биологическими аналогиями. Его родит жизнь, и для того, в ком он заговорит – он достоверен. Тот, кто стал анархистом, не боится противоречий; он сумеет их творчески изжить в самом себе.

И анархизм не чуждается «науки», и анархизм не презирает формул, но для него они средство, а не цель.

Глава X. Анархизм и современность

Предсказания о близкой гибели капиталистического режима и водворении нового социалистического порядка начались уже с середины XIX столетия. В 1847 году Маркс и Энгельс ждали социальной революции, в 1885 году Энгельс ждал и пророчествовал о грядущем перевороте. Позже марксисты подыскали объяснения для неудавшихся пророчеств (недостаточная революционность «буржуазии» или полная утрата ею революционности), и пророчества были сданы в архив.

Однако в 1909 году Каутский в небольшой книге «Путь к власти» вновь заговорил о близости социалистического переворота. И в этом же году другой, гораздо более глубокий писатель, чем Каутский, Гильфердинг, заговорил также о возможности социальной революции, не дожидаясь окончательного захвата парламента политической партией пролетариата.

И русская революция сейчас (с октября 1917 года) в неожиданных размерах решает эту проблему.

Если «научный социализм», изменяя своей «научности», обращался к пророчествам, то анархизм, «научностью» никогда не кичившийся, был всегда еще более нетерпеливым.