Читаем Анатолий Солоницын. Странствия артиста: вместе с Андреем Тарковским полностью

– Знаешь, Христо, для меня настоящее искусство начинается там, где писатель или художник раздвигают границы уже известного о жизни. Вот наши историки знали, например, что мудрого Бориса Годунова не любил народ. А почему? Пушкин дал свой ответ: потому что его власть основана на крови. Обрати внимание: на крови всего одного ребеночка! Когда я играл Годунова, для меня как актера, да и как человека важнее всего было показать, как болит совесть у человека, как она не дает ему покоя – у него больная совесть, нечистая, а это значит, что любить его народ не может. Понимаешь? Вообще эта тема одна из очень важных для русского искусства. Достоевский, например. Помнишь, о чем спрашивает Иван Карамазов Алешу, когда рассказывает ему о Великом Инквизиторе? Нет? Он спрашивает, согласился ли бы Алеша построить всемирное счастье, если бы надо было зарезать всего одного ребеночка. И Алеша отвечает: нет, не согласился бы. Об этом и Шолохов говорит, только по-своему, конечно. Для меня самая сильная сцена в «Тихом Доне» – это когда Григорий валится на землю и рыдает, не в силах забыть зарубленного им молоденького красноармейца. Ты пойми: Григорий, рубака-казак, воин, столько всего прошел и вдруг – мучается, места себе не находит, как только вспомнит этого красноармейца. Он страдает точно так же, как Годунов, нисколько не меньше, понимаешь? И как Иван Карамазов, потому что Иван хоть и не убивал рукою, но убил идеей своей – фактически направил на убийство Смердякова. Григорий совсем не философ, но душа его, природа сама такова, что он не может не понять, что вершит несправедливое дело… Он интуитивно философ, потому и страдает. Шолохов показал, что так называемый «простой человек» может испытывать такие же чувства, такие же страдания выносить, как царь, как философ, понимаешь? Вот ведь в чем сила Шолохова, и как же его не любить…

Притихший Христо во все глаза смотрел на Анатолия. Я думаю, он не предполагал, что актер может рассуждать о таких проблемах.

Говорили еще и о другом, но память сохранила именно это.

Христо ушел, а мы еще долго не спали. Вышли на улицу покурить. Ночь была прохладная и звездная.

– Как подумаешь, сколько тут всего на Дону было, голова кругом идет, – сказал Толя. – И как все же хорошо, что нашелся художник, который сказал об этом… Я думаю, на этой земле не мог не родиться Шолохов. Писал вроде про обыкновенных казачков, а душою вышел за пределы земли…

Вечером следующего дня в столовой мы встретили Христо.

– Толя! – закричал он. – Сюда, я тебя жду…

Лицо его так и лучилось от радости: он побывал у Шолохова. Рассказывал о встрече, восхищался писателем… Опять долго говорили, потом обменялись адресами и расстались.

Вот так, как будто бы случайно, появлялись у Анатолия друзья. Он завел толстенькую записную книжку, куда вносил адреса и телефоны людей, с которыми подружился. Я не поленился и подсчитал его адресатов: их оказалось более тысячи.

– Печально, но только после очень серьезных потрясений мы начинаем понимать суть вещей, суть жизни, – как-то сказал мне Владимир Шамшурин. – Я не мог предположить, что в Анатолии жила такая громадная любовь к людям – она разрушала пределы, выходила на уровень каких-то непривычных понятий…

В 1980 году, когда я снимал детективную ленту «Тайна записной книжки», где Анатолию была поручена одна из центральных ролей (главарь подпольной шайки Мартын Мартынович), вдруг узнаю, что Толя дал согласие сниматься в короткометражке у выпускника ВГИКа. Я воспринял эту новость с возмущением: как же – я режиссер «Мосфильма», доверил ему главную роль, а тут какой-то вгиковец…

Анатолий мне совершенно спокойно сказал:

– Володя, вспомни, как ты сам начинал, а?

Пришлось лишь развести руками и построить график работы так, чтобы Анатолий мог работать и у нас, и в «Дебюте» (короткометражка «Бумеранг»).

Для Анатолия это был принцип жизни – обязательно помогать начинающим, если к нему обращались с просьбой. Снимался он у начинающего Глеба Панфилова, у начинающего Никиты Михалкова («Свой среди чужих, чужой среди своих»), у многих других режиссеров, которые делали первые шаги – в том числе и в нашей первой картине с Валерием Лонским…

Прошло лето, ударили первые дожди. Почти вся группа улетела в Москву, остались самые необходимые люди для съемки последнего кадра: Игната и друга его ведут на расстрел, мимо поваленных тополей, к обрыву. Они, коммунисты, идут спокойно, чуть наклонив головы. Стоп-кадр останавливает их движение. А потом мы видим мальчишек, голяком забегающих в Дон. Брызги летят от них во все стороны, сверкают, как жемчуг…

Удивительное место нашли для финального кадра режиссеры. Я помню, как Валерий Лонской привез меня на это место поваленных тополей и спросил:

– Ну как?

Я был оглушен.

Почему эти тополя упали? Или их спилили? Нет, следов насилия не было видно, тополя как бы упали сами по себе… Сами по себе? Но почему?

Ответа я не нашел. Не нахожу его и сейчас.

Мимо этих убитых тополей шли к обрыву Игнат и его друг.

Шли спокойно, понимая, что их жизнь отдана правому делу.

Перейти на страницу:

Все книги серии Зеркало памяти

Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное
Рисунки на песке
Рисунки на песке

Михаилу Козакову не было и двадцати двух лет, когда на экраны вышел фильм «Убийство на улице Данте», главная роль в котором принесла ему известность. Еще через год, сыграв в спектакле Н. Охлопкова Гамлета, молодой актер приобрел всенародную славу.А потом были фильмы «Евгения Гранде», «Человек-амфибия», «Выстрел», «Обыкновенная история», «Соломенная шляпка», «Здравствуйте, я ваша тетя!», «Покровские ворота» и многие другие. Бесчисленные спектакли в московских театрах.Роли Михаила Козакова, поэтические программы, режиссерские работы — за всем стоит уникальное дарование и высочайшее мастерство. К себе и к другим актер всегда был чрезвычайно требовательным. Это качество проявилось и при создании книги, вместившей в себя искренний рассказ о жизни на родине, о работе в театре и кино, о дружбе с Олегом Ефремовым, Евгением Евстигнеевым, Роланом Быковым, Олегом Далем, Арсением Тарковским, Булатом Окуджавой, Евгением Евтушенко, Давидом Самойловым и другими.

Андрей Геннадьевич Васильев , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Детская фантастика / Книги Для Детей / Документальное
Судьба и ремесло
Судьба и ремесло

Алексей Баталов (1928–2017) родился в театральной семье. Призвание получил с самых первых ролей в кино («Большая семья» и «Дело Румянцева»). Настоящая слава пришла после картины «Летят журавли». С тех пор имя Баталова стало своего рода гарантией успеха любого фильма, в котором он снимался: «Дорогой мой человек», «Дама с собачкой», «Девять дней одного года», «Возврата нет». А роль Гоши в картине «Москва слезам не верит» даже невозможно представить, что мог сыграть другой актер. В баталовских героях зрители полюбили открытость, теплоту и доброту. В этой книге автор рассказывает о кино, о работе на радио, о тайнах своего ремесла. Повествует о режиссерах и актерах. Среди них – И. Хейфиц, М. Ромм, В. Марецкая, И. Смоктуновский, Р. Быков, И. Саввина. И конечно, вспоминает легендарный дом на Ордынке, куда приходили в гости к родителям великие мхатовцы – Б. Ливанов, О. Андровская, В. Станицын, где бывали известные писатели и подолгу жила Ахматова. Книгу актера органично дополняют предисловие и рассказы его дочери, Гитаны-Марии Баталовой.

Алексей Владимирович Баталов

Театр

Похожие книги

О медленности
О медленности

Рассуждения о неуклонно растущем темпе современной жизни давно стали общим местом в художественной и гуманитарной мысли. В ответ на это всеобщее ускорение возникла концепция «медленности», то есть искусственного замедления жизни – в том числе средствами визуального искусства. В своей книге Лутц Кёпник осмысляет это явление и анализирует художественные практики, которые имеют дело «с расширенной структурой времени и со стратегиями сомнения, отсрочки и промедления, позволяющими замедлить темп и ощутить неоднородное, многоликое течение настоящего». Среди них – кино Питера Уира и Вернера Херцога, фотографии Вилли Доэрти и Хироюки Масуямы, медиаобъекты Олафура Элиассона и Джанет Кардифф. Автор уверен, что за этими опытами стоит вовсе не ностальгия по идиллическому прошлому, а стремление проникнуть в суть настоящего и задуматься о природе времени. Лутц Кёпник – профессор Университета Вандербильта, специалист по визуальному искусству и интеллектуальной истории.

Лутц Кёпник

Кино / Прочее / Культура и искусство
Новая женщина в кинематографе переходных исторических периодов
Новая женщина в кинематографе переходных исторических периодов

Большие социальные преобразования XX века в России и Европе неизменно вели к пересмотру устоявшихся гендерных конвенций. Именно в эти периоды в культуре появлялись так называемые новые женщины – персонажи, в которых отражались ценности прогрессивной части общества и надежды на еще большую женскую эмансипацию. Светлана Смагина в своей книге выдвигает концепцию, что общественные изменения репрезентируются в кино именно через таких персонажей, и подробно анализирует образы новых женщин в национальном кинематографе скандинавских стран, Германии, Франции и России. Автор демонстрирует, как со временем героини, ранее не вписывавшиеся в патриархальную систему координат и занимавшие маргинальное место в обществе, становятся рупорами революционных идей и новых феминистских ценностей. В центре внимания исследовательницы – три исторических периода, принципиально изменивших развитие не только России в XX веке, но и западных стран: начавшиеся в 1917 году революционные преобразования (включая своего рода подготовительный дореволюционный период), изменение общественной формации после 1991 года в России, а также период молодежных волнений 1960-х годов в Европе. Светлана Смагина – доктор искусствоведения, ведущий научный сотрудник Аналитического отдела Научно-исследовательского центра кинообразования и экранных искусств ВГИК.

Светлана Александровна Смагина

Кино
Неизвестный Шерлок Холмс. Помни о белой вороне
Неизвестный Шерлок Холмс. Помни о белой вороне

В искусстве как на велосипеде: или едешь, или падаешь – стоять нельзя, – эта крылатая фраза великого мхатовца Бориса Ливанова стала творческим девизом его сына, замечательного актера, режиссера Василия Ливанова. И – художника. Здесь он также пошел по стопам отца, овладев мастерством рисовальщика.Широкая популярность пришла к артисту после фильмов «Коллеги», «Неотправленное письмо», «Дон Кихот возвращается», и, конечно же, «Приключений Шерлока Холмса и доктора Ватсона», где он сыграл великого детектива, человека, «который никогда не жил, но который никогда не умрет». Необычайный успех приобрел также мультфильм «Бременские музыканты», поставленный В. Ливановым по собственному сценарию. Кроме того, Василий Борисович пишет самобытную прозу, в чем может убедиться читатель этой книги. «Лучший Шерлок Холмс всех времен и народов» рассказывает в ней о самых разных событиях личной и творческой жизни, о своих встречах с удивительными личностями – Борисом Пастернаком и Сергеем Образцовым, Фаиной Раневской и Риной Зеленой, Сергеем Мартинсоном, Зиновием Гердтом, Евгением Урбанским, Саввой Ямщиковым…

Василий Борисович Ливанов

Кино