Читаем Анатолий Солоницын. Странствия артиста: вместе с Андреем Тарковским полностью

И когда я думаю о брате, который ушел из жизни столь рано, я вижу эти поваленные тополя, этот крутой берег Дона и двух людей, которые спокойно идут к обрыву, понимая, что их долг на земле выполнен – до конца.

Конечно, можно было бы еще многое сделать в жизни, но вот они, вскинутые ружья, вот он, обрыв реки. Ничего не поделаешь, надо прощаться с жизнью. Что же может согреть душу, дать ей силу перед смертельной минутой?

Я думаю, ощущение того, что предел обыкновенного тобой переступлен. Предел бытовой, обывательской жизни. Предел обломовской созерцательности. Предел премьера – любимчика публики, который абсолютно уверен, что он гениален и схватил самого Бога за бороду. Предел уверенности, что ты во всем разобрался – даже в «проклятых вопросах». Предел…

Да есть ли конец им, пределам? И разве есть конец у жизни шолоховского Игната из небольшого рассказа «Коловерть»?

Я думаю, что жизнь его, как и других героев великого писателя, поднимается от донской степи к тем звездам, которые мы видели с братом, когда сидели на лавочке у хаты, курили и думали о Шолохове, о болгарском журналисте Христо, о нашей жизни и еще о том, что будет с нами завтра.

В человеческом космосе

Анатолий был абсолютно неспортивным человеком. Ничего у него не получалось – особенно в играх с мячом.

В Саратове, на нашей Октябрьской улице, на углу, в старом деревянном домике, помещалась сапожная мастерская. Среди сапожников были молодые ребята, которые любили футбол не меньше нашего. Примерно раз в месяц, предварительно договорившись, мы играли с сапожниками в футбол.

Когда я заходил в мастерскую на переговоры, одноногий дядя Сережа, старший среди сапожников, смотрел на меня со злобой.

– Опять явился, ирод? – грозно говорил он. – А ну мотай отсюдова!

Но я не уходил, потому что гнев дяди Сережи был во многом напускной, да и ребята быстро вступались за меня:

– Да ладно тебе, дядя Сережа! Сами обувку и починим.

– Ты же сам футбол любишь, дядя Сереж…

Молотки стучали веселей, в мастерской уже витал азарт борьбы, и дядя Сережа бурчал больше для приличия, особенно в тот момент, когда я, дав знак ребятам, первым начинал выбирать обувь для футбольной игры. Такая привилегия мне была за то, что я играл в нападении, центровым.

Мостовая у нас была булыжная, упадешь или зацепишься при ударе – завоешь. Но все равно «рубились» всерьез. Иногда доходило и до горячего. Однажды меня так «подковали», что я месяца два лечил подбитую коленку.

В тот раз в нашей команде не хватало игроков. Толя вернулся с работы, глядел, как мы готовимся к игре.

– Возьмите меня, – попросил он так, что отказать было невозможно, хотя мы прекрасно знали, что играть он совсем не умеет. – Хоть на воротах постоять…

Помню, счет был равный, и матч заканчивался, потому что темнело. Ничья для нас была равносильна победе – мы же «шкеты», а сапожники – взрослые люди.

Но вот кто-то из сапожников несильно пробил по воротам.

Толька как-то нелепо подставил руки, и мяч, коснувшись его ладоней, влетел в ворота.

Игру мы продули, и я так разозлился на брата, что несколько дней с ним не разговаривал. С тех пор он больше не просился к нам в команду…

И вот прилетаю в Таллинн на премьеру спектакля по пьесе Леонида Андреева.

Пьесу «Тот, кто получает пощечины» я, разумеется, прочел. Из разговоров по телефону знал и то, каково будет решение спектакля: сцена будет представлять закулисную часть цирка, где пылятся сваленные в угол декорации, висят качели, которые по ходу действия будут раскачиваться высоко, а с них предстоит прыгать; прыгать надо и с бокового помоста, установленного метрах в двух от зеркала сцены, причем прыжок заканчивать кульбитом.

Я летел к брату и вспоминал пропущенный мяч от сапожников, и как «торчком» плавал Анатолий, и прочую его неспортивность.

Каково же было мое удивление, когда по ходу спектакля Анатолий выполнял трюки так, что вполне мог сойти за циркового артиста. Откуда что взялось?

И прыжки, и кульбиты, и качание на качелях (у меня дух захватывало, когда он пролетал над зрителями), – все это делалось пластично, уверенно, как бы играючи…

Потом не один раз приходилось мне точно так же удивляться. В «Анютиной дороге», играя начальника продотряда, он научился ездить верхом; в «Телохранителе» – карабкаться по скалам, как альпинист. А однажды, когда в фильме предполагалось, что он поведет машину, Анатолий сдал экзамен и получил водительские права.

Каждая роль как будто включала в действие дополнительные, никому не известные резервы, и все у него получалось. Наверное, секрет тут в той громадной ответственности, с какой он подходил к каждой роли.

Может быть, поэтому он иронически относился к актерам, которые специально занимались верховой ездой, фигурным катанием и т. д. Он считал, что все эти навыки должны приобретаться по ходу дела, в работе над ролью. Что они всего лишь подспорье в постижении сути характера персонажа.

Забавным получился у него разговор в актерском отделе «Мосфильма», когда он пришел туда, чтобы встать на учет.

Перейти на страницу:

Все книги серии Зеркало памяти

Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное
Рисунки на песке
Рисунки на песке

Михаилу Козакову не было и двадцати двух лет, когда на экраны вышел фильм «Убийство на улице Данте», главная роль в котором принесла ему известность. Еще через год, сыграв в спектакле Н. Охлопкова Гамлета, молодой актер приобрел всенародную славу.А потом были фильмы «Евгения Гранде», «Человек-амфибия», «Выстрел», «Обыкновенная история», «Соломенная шляпка», «Здравствуйте, я ваша тетя!», «Покровские ворота» и многие другие. Бесчисленные спектакли в московских театрах.Роли Михаила Козакова, поэтические программы, режиссерские работы — за всем стоит уникальное дарование и высочайшее мастерство. К себе и к другим актер всегда был чрезвычайно требовательным. Это качество проявилось и при создании книги, вместившей в себя искренний рассказ о жизни на родине, о работе в театре и кино, о дружбе с Олегом Ефремовым, Евгением Евстигнеевым, Роланом Быковым, Олегом Далем, Арсением Тарковским, Булатом Окуджавой, Евгением Евтушенко, Давидом Самойловым и другими.

Андрей Геннадьевич Васильев , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Детская фантастика / Книги Для Детей / Документальное
Судьба и ремесло
Судьба и ремесло

Алексей Баталов (1928–2017) родился в театральной семье. Призвание получил с самых первых ролей в кино («Большая семья» и «Дело Румянцева»). Настоящая слава пришла после картины «Летят журавли». С тех пор имя Баталова стало своего рода гарантией успеха любого фильма, в котором он снимался: «Дорогой мой человек», «Дама с собачкой», «Девять дней одного года», «Возврата нет». А роль Гоши в картине «Москва слезам не верит» даже невозможно представить, что мог сыграть другой актер. В баталовских героях зрители полюбили открытость, теплоту и доброту. В этой книге автор рассказывает о кино, о работе на радио, о тайнах своего ремесла. Повествует о режиссерах и актерах. Среди них – И. Хейфиц, М. Ромм, В. Марецкая, И. Смоктуновский, Р. Быков, И. Саввина. И конечно, вспоминает легендарный дом на Ордынке, куда приходили в гости к родителям великие мхатовцы – Б. Ливанов, О. Андровская, В. Станицын, где бывали известные писатели и подолгу жила Ахматова. Книгу актера органично дополняют предисловие и рассказы его дочери, Гитаны-Марии Баталовой.

Алексей Владимирович Баталов

Театр

Похожие книги

О медленности
О медленности

Рассуждения о неуклонно растущем темпе современной жизни давно стали общим местом в художественной и гуманитарной мысли. В ответ на это всеобщее ускорение возникла концепция «медленности», то есть искусственного замедления жизни – в том числе средствами визуального искусства. В своей книге Лутц Кёпник осмысляет это явление и анализирует художественные практики, которые имеют дело «с расширенной структурой времени и со стратегиями сомнения, отсрочки и промедления, позволяющими замедлить темп и ощутить неоднородное, многоликое течение настоящего». Среди них – кино Питера Уира и Вернера Херцога, фотографии Вилли Доэрти и Хироюки Масуямы, медиаобъекты Олафура Элиассона и Джанет Кардифф. Автор уверен, что за этими опытами стоит вовсе не ностальгия по идиллическому прошлому, а стремление проникнуть в суть настоящего и задуматься о природе времени. Лутц Кёпник – профессор Университета Вандербильта, специалист по визуальному искусству и интеллектуальной истории.

Лутц Кёпник

Кино / Прочее / Культура и искусство
Новая женщина в кинематографе переходных исторических периодов
Новая женщина в кинематографе переходных исторических периодов

Большие социальные преобразования XX века в России и Европе неизменно вели к пересмотру устоявшихся гендерных конвенций. Именно в эти периоды в культуре появлялись так называемые новые женщины – персонажи, в которых отражались ценности прогрессивной части общества и надежды на еще большую женскую эмансипацию. Светлана Смагина в своей книге выдвигает концепцию, что общественные изменения репрезентируются в кино именно через таких персонажей, и подробно анализирует образы новых женщин в национальном кинематографе скандинавских стран, Германии, Франции и России. Автор демонстрирует, как со временем героини, ранее не вписывавшиеся в патриархальную систему координат и занимавшие маргинальное место в обществе, становятся рупорами революционных идей и новых феминистских ценностей. В центре внимания исследовательницы – три исторических периода, принципиально изменивших развитие не только России в XX веке, но и западных стран: начавшиеся в 1917 году революционные преобразования (включая своего рода подготовительный дореволюционный период), изменение общественной формации после 1991 года в России, а также период молодежных волнений 1960-х годов в Европе. Светлана Смагина – доктор искусствоведения, ведущий научный сотрудник Аналитического отдела Научно-исследовательского центра кинообразования и экранных искусств ВГИК.

Светлана Александровна Смагина

Кино
Неизвестный Шерлок Холмс. Помни о белой вороне
Неизвестный Шерлок Холмс. Помни о белой вороне

В искусстве как на велосипеде: или едешь, или падаешь – стоять нельзя, – эта крылатая фраза великого мхатовца Бориса Ливанова стала творческим девизом его сына, замечательного актера, режиссера Василия Ливанова. И – художника. Здесь он также пошел по стопам отца, овладев мастерством рисовальщика.Широкая популярность пришла к артисту после фильмов «Коллеги», «Неотправленное письмо», «Дон Кихот возвращается», и, конечно же, «Приключений Шерлока Холмса и доктора Ватсона», где он сыграл великого детектива, человека, «который никогда не жил, но который никогда не умрет». Необычайный успех приобрел также мультфильм «Бременские музыканты», поставленный В. Ливановым по собственному сценарию. Кроме того, Василий Борисович пишет самобытную прозу, в чем может убедиться читатель этой книги. «Лучший Шерлок Холмс всех времен и народов» рассказывает в ней о самых разных событиях личной и творческой жизни, о своих встречах с удивительными личностями – Борисом Пастернаком и Сергеем Образцовым, Фаиной Раневской и Риной Зеленой, Сергеем Мартинсоном, Зиновием Гердтом, Евгением Урбанским, Саввой Ямщиковым…

Василий Борисович Ливанов

Кино