одержимым юродивым, как Василий Блаженный и ходить по улицам Москвы обнажённым, или же пойти в православный монастырь и стать монахом? Какой смысл и какой прок для
себя и окружающих людей от блаженства и всезнания в состоянии просветлённости в тесной
келье?!
Ранинанда
Саньяса
(деванагари, sannyasa IAST — «отречение» в уединении) — этап жизни в индуизме, который характеризуется отказом от материальной жизни и сосредоточением на духовном.Человек на этапе санньясы называется саньяси, или саньясин. Необходимое условие саньясы
соблюдение целибата. Цель саньясина — мокша (освобождение).
В саньясе необходимое и неотложное правило — тапасья; для духовной практики не в саньясе
также. И так находим необходимое и объединяющее звено всех существующих в мире
духовных практик — это тапасья, выраженная через систематический аскетизм. В традициях
индуизма аспект тапаса и тапасьи относится к спектру методологий, определяющих рамки
аскетизма, ментальной и витальной очистительных практик с переходом в прахарану — к
систематической самодисциплине. Практика тапаса, зачастую включает необходимость
уединения практикующего (саньяса) и является частью монашеских методов, которые
являются средством для достижения «moksha» (освобождение, спасение).
Вандализм
— одна из форм деструктивного (разрушительного) девиантного поведениячеловека, в ходе которого уничтожаются или оскверняются предметы искусства, культуры.
Происхождение слова «вандализм» связано с названием восточногерманского племени
вандалов, разграбивших в 455 году Рим. Следует обратить внимание на то, что «вандализм —
состояние духа, заставляющее разрушать красивые вещи, в частности, произведения
искусства». Вандализм — одна из форм деструктивного (разрушительного) девиантного
поведения человека, в ходе которого уничтожаются или оскверняются предметы искусства, культуры) обращает внимание на то, что «Вандализм — состояние духа, заставляющее
разрушать красивые вещи, в частности, произведения искусства». Некоторые источники
обращают внимание на правовой аспект вандализма: «Вандал — тот, кто намеренно или
вследствие невежества разрушает собственность, принадлежащую другому лицу или
обществу».
Как известно, одним из первых в истории человечества вандалов по отношению к
произведениям архитектуры и искусства, был Герострат, сжёгший в 356 году до нашей эры
храм Артемиды в Эфесе единственно для того, чтобы обессмертить своё имя. Проявления
вандализма в любом народе и обществе в любую эпоху, является лакмусовой бумажкой, сигнализирующей о серьёзных проблемах в данной среде.
16 января 1913 года в залах Третьяковской галереи картине, не защищённой тогда стеклом, нанёс три удара сапожным ножом по картине Ильи Репина «Иван Грозный и сын его Иван»
Абрам Балашов, старообрядец, иконописец любитель, сын мебельного фабриканта. При этом, он кричал: «Довольно крови, слишком много крови!» Удары пришлись по лицу Грозного, по
лицу и правой руке царевича. Сам Абрам Балашов был освидетельствован врачами, признан
сумасшедшим и помещён в центральный приёмный покой для душевнобольных в
Петербурге.
Максимилиан Волошин в статье «О смысле катастрофы, постигшей картину Репина» (Утро
России, 1913, 19 января) поступок Балашова интерпретировал так: «Перед картиной Репина за
30 лет впервые оказался человек, принявший и понявший произведение с такой же точно
силой и в той же плоскости, в которой оно было задумано. Произошло то самое явление, которое происходит, когда от звука струны из рояля лопается большое зеркало. Поступок
Абрама Балашова никак нельзя принять за акт банального музейного вандализма. Он
обусловлен, он непосредственно вызван самой художественной сущностью репинской
картины». Согласно, анализа данного акта автор данного эссе сделал заключение: «Картина
Ильи Репина «Иван Грозный и сын его Иван» своей выразительностью и гениальностью
вызвала у иконописца Балашова состояние катарсиса, и как следствие помутнение чувств, что
послужило причиной совершения им акта вандализма, по отношению к данной картине».
Мне припомнилась история Алексеевского собора, который располагался на территории под
проектирование Алексеевского парка в Самарканде, Я тогда работал ведущим архитектором в
проектной группе Городского управления архитектуры и непосредственно занимался
проектированием парка начиная с вертикальной планировки, и кончая малыми формами и
проектом озеленения. Тогда весной 1991 года ко мне пришла зам. главного архитектора Раиса
Тарасенко и загадочно тихим голосом сказала: — «У меня к тебе есть очень важное дело, последовала пауза. И, когда мы уединились тет-а-тет, она продолжила: — «Мы с тобой