Андрей Смирнов

Ветра не было, но деревья, объятые огнем и сами состоящие из огня, медленно

колыхались, будто танцуя; Лицемер приближался к храму, замедляя полет и одновременно

снижаясь. Пространство здесь не было однородным – оно распадалось на слои, которые отчасти

накладывались друг на друга: сквозь землю, состояющую из рассыпчатого света и медленного

огня, Лицемер мог видеть иную дорожку и деревья, расположенные ниже; если же он поднимал

голову, то видел призрачные образы деревьев и над собой. В любой момент он мог сместиться и

войти в одно из соседних пространств; такие же наложенные друг на друга слои находились

справа и слева от него, повсюду. Все они сходились к храму-дворцу и растворялись в нем: храм

выглядел единым, неколебимым целым. Тхаголы, ангелы и иные духи света перемещались по

этим пространствам; сейчас, впрочем, поблизости почти никого не было, так как все собрались

внутри, чтобы почтить Князя Света, посетившего одно из своих отдаленных обиталищ. На

мгновение у Лицемера возникло странное чувство, как будто бы поблизости находится кто-то из

его братьев, словно легчайшая тень на самую малость затмила ослепительный блеск Солнца – но

этого, конечно же, не могло быть…

Лицемер проник внутрь храма; стража не задержала его, приняв за одного из гостей;

миновав несколько помещений, он достиг большого, помпезного зала, золоченные стены которого

были украшены многочисленными изображениями благочестивых сцен. В зале находились

обитатели девятого неба – они славословили бога, восседающего на великолепном золотом троне.

То, что на земле могло бы показаться верхом роскоши, здесь. на небе, представляло собой скорее

крайнюю степень смирения: Лицемер помнил, что троны прочих Князей Света были намного

более пафосными и впечатляющими. Здесь же, в храме Шелгефарна, все выглядело почти как в

мире людей – так, словно некто, имеющий возможность выбрать любой из тысячи изысканных

нарядов, выбрал для облачения самый простой и непритязательный, своего рода лохмотья.

Шелгефарн пребывал в облике человека; одежда его напоминала рясу

высокопоставленного гешского жреца – одновременно простая и изысканная: слишком явная

роскошь гешскому священству была запрещена, но в мелочах все делалось так тщательно, с такой

филигранной тонкостью, что напускная роскошь в сравнении с этой «скромностью» подчас

бледнела и тушевалась. Его длинный дорожный посох покоился слева, на высокой подставке;

золотая чашка для подаяний с искусно сколотым, будто случайно отбитым, краем – справа. Как и

положено богу смирения, Шелгефарн распространял вокруг себя ауру кротости, терпения и

послушания, и эти волны, отражаясь от душ тхаголов и ангелов, неслись к нему обратно в виде

молитв и славословий. Все было очень благочестиво, торжественно и вместе с тем скромно…

Склонив колени, Лицемер замер в дальнем углу, вознося молитвы вместе с остальными;

странное чувство, впервые возникшее у входа в храм, вернулось. Чувство было чрезвычайно

тонким, неверным; сколь не пытался, Лицемер не мог понять, что служит его источником.

Легчайшее, едва уловимое ощущение темной силы – но самой темной силы не было нигде, да и не

могло быть здесь, на девятом небе, в самой сердцевине Света. В какой-то момент он даже решил, что обманывает сам себя: его склонность видеть во всем ложь могла представить ему иллюзию

лжи там, где никакого обмана не было – и эта мысль, как ни странно, позволила ему наконец

определить сущность той темной силы, которую он как будто бы ощутил: это сила была его

собственной. Нет, он не обманывал себя, но в этом месте было что-то, что лгало: лгало постоянно, ежечасно и ежеминутно. Оно могло обмануть духов и людей, всех богов, всех Князей Света, могло

обмануть даже само Солнце – но только не Отца Лжи, сила которого являлась источником всех

неправд и обманов. Тончайшая, неуловимая ложь, почти неотличимая от правды – Лицемер был

настолько поражен, обнаружив ее, что не заметил, как служба закончилась и обитатели неба стали

удаляться из зала. Лицемер не ушел; он уже не думал о том, что может выдать себя и что,

возможно, его заманили в ловушку – он должен был разобраться, что же тут происходит. Он

столкнулся с тем, чего не понимал: почуяв ложь, он так и не смог определить, в чем она

заключается и какова ее сущность. Последние духи покинули зал; бог смирения мягко взглянул на

коленопреклоненного ангела, терпеливо ожидая, пока тот уйдет или изложит свою просьбу.

Тогда Лицемер поднялся; может быть, он допускал ошибку, которая грозила ему новым

падением с небес в Преисподнюю или новым безвременным пребыванием в Озере Грез – но все

же он взглянул Богу Смирения в глаза и спросил:

– Кто ты такой?

Уже задав вопрос, он подумал, что может оказаться непонятым; кроме того, его

интересовала не личность этого Светлого Князя, а его сущность. Поэтому, не дожидаясь ответа, он

повторил вопрос, задав его в несколько иной форме:

–  Что ты такое?

***

Вельнис подошла к дверям старой башни в четвертом часу, отперла их и, оставив Риерса

сторожить вход, поднялась наверх. До торжественного приема, устраиваемого отцом в честь