Angel Diaries (СИ)

- В прошлый раз твоя кузина поведала мне, что ты вступила в преступную связь с неженатым дворянином, который воспользовался твоей наивностью и совратил тебя с пути праведного, – продолжила женщина пытливо смотря на меня.

- Это неправда, он мне ничего не сделал, – вспыхнув отреагировала я. – Граф де Ла Фер заботился обо мне, он пожалуй единственный, кто побеспокоился о моем здоровье.

Аббатиса приподняла бровь.

- Сие имя мне знакомо, но ничего предосудительного не могу сказать о этой семье, – подытожила она.

- Почему бы тебе, дитя, не рассказать мне все, с самого начала, – мне было предложено поведать честно историю.

Я ее рассказала, пропустив правда совместную ночь и знакомство с призраками, заменив людей стрелявших в меня на разбойников.

- Ты сказала аббат д’ Эрбле? – повторила удивленно аббатиса.

Я кивнула, поведав, что он был мушкетером , а сейчас служит Богу.

- Вы его знаете? – спросила я.

- Конечно, он сын моей двоюродной сестры, – просто поведала моя собеседница. – Что ж, дорогая, я вижу кузина твоя о многом умолчала, а может не знала, но пока твое принятие в монахини отодвигается.

В душе моей возликовали радостные возгласы, я была счастлива, покидая кабинет. Выйдя из него я пошла другим коридором, который до этого не видела , он ввел в заброшенную часть сада, я же просто перепутала его с основным, в темноте. Там я наткнулась на старую статую, она стояла в углу, большая часть ее потемнела от времени, но лицо прекрасно было видно. Это было лицо сестры, которая утащила покойную Аннунциату, внизу читалась надпись “Святая Одилия, 662-720 гг.” Это было последнее, что я успела прочесть, стены покачнулись, голова заполнилась туманом и я упала без чувств на холодные плиты.

====== Глава 13. Договор ======

У меня начался жар, который захватил мое тело на три дня, а после оставил опустошение душевное и телесную слабость. Сестра Тереза заявила, что мое состояние следствие переохлаждения и сильной впечатлительности от смерти сестры Аннунциаты — сестры уверовали, что мы с ней подружились тесно и ее уход стал для меня ударом. Вскоре я узнала, что кузина Маргарита пребывала эти две недели моего нахождения в монастыре в городе, возле аббатства, дабы своими глазами лицезреть превращение меня в монахиню. Близкие родственники могли испросить такое право присутствовать при постриге. Она была удивлена и рассержена, когда мать-настоятельница вызвав ее на разговор заметила мою душевную неготовность проститься с миром светским, к тому же указав на то, что сейчас я серьезно больна. Кузина Маргарита, по словам сестры Жанны, которая случайно оказалась возле полуоткрытой двери и подметая пол коридора смогла услышать разговор, она после пересказывая его мне, указала, что кузина поджав губы заявила о моем переезде в другое святое место, где аббатиса будет более внимательна к просьбам семьи. Это означало найти монастырь, где про мое душевное и эмоциональное состояние спрашивать не будут и просто выполнять просьбу кузенов, приняв мои деньги.

Маргарита порывалась забрать меня немедля, но мать-настоятельница заметила, что убийство она не практикует в своем монастыре и моё выдворение из отдельной кельи, куда меня поместили, означает для меня смерть. Сестра Тереза, приглашенная в качестве опытного врачевателя заявила, что на выздоровление мне потребуется не меньше месяца. Моя же кузина не собиралась торчать в Оттротте, поселении возле монастыря, люди здесь ей казались грубыми, пища слишком острой, а язык каркающим, поэтому Маргарита заявила, что через две недели прибудет Шарль и мое состояние не будет иметь особого значения. Она удалилась, под молчание матери-настоятельницы, нагло подняв голову.

Я начала отсчет времени с этого дня. Две недели отсрочки, затем еще две недели тряски в пути с непреклонным кузеном, затем может мне дадут прийти в себя дома, с неделю, а после отправят в иное место, где молча совершать действие пострига, без учета разных причин. Осознание этого приводило меня в отчаяние, мысли о суициде если и мелькали в начале прибытия в монастырь, то после встречи со святой Одилией полностью исчезли, конечно о том, с кем я столкнулась в саду и в коридорах я умолчала, да и если бы рассказала, мне навряд ли поверили бы посчитав, что от горя рассудок мой помутился. Мой организм цеплялся за болезнь, словно за бронь от выдворения из монастыря, отвары помогали плохо, как и молитвы сестер, я оставалась такой же бледной, с сильным кашлем, испариной холодного пота, лихорадочным блеском в глазах и несколько исхудавшим телом.