Ангел для сестры

– Так действует на тело наркоз, – объясняет она. – Теперь вы можете ее поцеловать.

Я так и делаю, через маску. Шепотом добавляю «спасибо». Выхожу через вращающиеся двери, стягиваю бумажную шапочку и бахилы. Сквозь окно размером с почтовую марку смотрю, как Анну переворачивают на бок и берут со стерильного подноса невероятно длинную иглу.

Потом я поднимаюсь наверх, чтобы ждать вместе с Кейт.

Брайан просовывает голову в палату Кейт.

– Сара, Анна зовет тебя, – устало произносит он.

Но я не могу быть одновременно в двух местах. Подношу ко рту Кейт рвотный тазик, и ее опять выворачивает. Донна помогает уложить девочку обратно на подушку.

– Я сейчас немного занята, – отвечаю я мужу.

– Анна зовет тебя, – спокойно повторяет он.

Донна переводит взгляд с него на меня.

– Идите, мы тут справимся, пока вас нет, – говорит она, и, выждав мгновение, я киваю.

Анна на педиатрическом отделении, где нет герметично закупоренных палат для изоляции больных. Ее плач я слышу еще за дверями.

– Мамочка, – всхлипывает она, – мне больно.

Я присаживаюсь на край кровати и обнимаю ее:

– Знаю, моя дорогая.

– Ты можешь остаться здесь?

Я качаю головой:

– Кейт больна. Мне нужно вернуться.

Анна отстраняется от меня и говорит:

– Но я же в больнице. Я в больнице!

Поверх ее головы я смотрю на Брайана:

– Что ей дают для снятия боли?

– Почти ничего. Медсестра сказала, лучше не накачивать детей лекарствами.

– Чушь какая! – Я встаю, Анна жалобно скулит и хватается за меня. – Сейчас вернусь, дорогая.

Обращаюсь к первой попавшейся медсестре. В отличие от онкологического отделения, со здешним персоналом я не знакома.

– Час назад ей дали тайленол, – сообщает медсестра. – Я знаю, что она испытывает неприятные ощущения…

– Роксисет. Тайленол с кодеином. Напроксен. А если этого нет в предписаниях врача, позвоните ему и спросите, можно ли добавить эти препараты.

Медсестра ощетинивается:

– Простите, миссис Фицджеральд, я занимаюсь этим каждый день и…

– Я тоже.

Возвращаясь к Анне, я несу детскую дозу роксисета, которая или снимет боль, или усыпит малышку, и она перестанет что-либо чувствовать. Входя в палату, я вижу, как большие руки Брайана неловко возятся с крошечной застежкой цепочки. Он надевает медальон на шею Анны и говорит:

– Думаю, ты заслужила подарок, раз сама делаешь подарок сестре.

Разумеется, Анне нужно воздать должное за то, что она пожертвовала свой костный мозг. Разумеется, она заслужила признание. Но мысль о вознаграждении кого-то за страдания, честно говоря, никогда не приходила мне в голову. Мы все так давно страдаем.

При моем появлении в дверях Брайан и Анна поворачиваются ко мне.

– Смотри, что дал мне папа! – восклицает Анна.

Я протягиваю ей пластиковую чашечку с таблеткой – жалкую соперницу папиного подарка.

Вскоре после десяти часов Брайан приносит Анну в палату Кейт. Анна двигается медленно, как старушка, опирается на отца. Медсестры помогают ей надеть маску, халат, перчатки и бахилы, чтобы ее впустили к Кейт. Это нарушение правил, сделанное из сочувствия, потому что детей, вообще-то, не пускают в изоляторы к больным.

Доктор Чанс стоит рядом с капельницей, подняв вверх пакет с костным мозгом. Я поворачиваю Анну так, чтобы она могла его видеть.

– Вот что ты дала нам.

Анна кривится:

– Гадость! Можете взять это себе.

– Неплохой план, – говорит доктор Чанс, и густой рубиновый костный мозг начинает вливаться через катетер в вену Кейт.

Я кладу Анну на койку. Тут хватает места для них обеих, лежат плечом к плечу.

– Тебе больно? – спрашивает Кейт.

– Немного. – Анна указывает на кровь, втекающую по пластиковой трубке в прорез на груди сестры. – А тебе?

– Почти нет. – Кейт немного приподнимается. – Анна?

– Что?

– Я рада, что это от тебя. – Она берет руку младшей сестры и кладет примерно на то место под катетером, где расположено ее сердце.

Через двадцать один день после трансплантации костного мозга число белых клеток в крови Кейт начинает возрастать, а это значит, что приживление происходит. Брайан хочет отпраздновать это и приглашает меня на ужин. Он нанимает для Кейт сиделку, заказывает столик и даже достает для меня из шкафа черное платье. Про туфли он забывает, и мне приходится обуть потертые прогулочные клоги.

Ресторан почти полон. Только мы садимся, подходит сомелье и спрашивает, будем ли мы пить вино. Брайан заказывает каберне-совиньон.

– Ты хотя бы знаешь, это красное или белое? – За все годы брака я, кажется, ни разу не видела, чтобы Брайан пил что-нибудь, кроме пива.

– Я знаю, что в этом напитке есть алкоголь и у нас праздник. – Он поднимает наполненный сомелье бокал и произносит тост: – За нашу семью!

Мы чокаемся и делаем по глотку.

– Что будем заказывать? – спрашиваю я.

– А что ты хочешь?

– Филе. Тогда я смогу попробовать с твоей тарелки, если мне достанется подошва. – Я складываю меню. – Ты знаешь результаты последнего анализа крови?

Брайан опускает взгляд:

– Я надеялся, мы пойдем сюда, чтобы побыть немного вдали от всего этого. Понимаешь. Просто поговорим.

– Мне бы хотелось просто поговорить, – соглашаюсь я, но, когда смотрю на Брайана, на языке вертится информация о Кейт, не о нас.