Ангел пригляда

От этого или от иных соображений, но Суббота вошел в кухню совершенно спокойно. Первое, что он увидел, была не яичница, хотя и яичница там тоже жарилась. Первой явилась ему Диана, небесного цвета брючный костюм так подчеркивал все изгибы ее тела, что замерло сердце. Волосы ее были теперь русые и как будто стали длиннее за ночь. Она стояла спиной к двери, лицом к столу и колдовала над чем-то…

– Чай будешь пить или кофе? – спросила внезапно, не поворачиваясь, так что он вздрогнул от неожиданности.

Чай или кофе, в самом деле? Ему было все равно, и он выкрутился по обычаю всех мужчин.

– То же, что и вы, – сказал.

– Я – кофе. – Она, наконец, повернулась, на столе уже стоял маленькой крепостью нарезанный шоколадный торт – черно-коричневый, жирный, твердый.

– Тогда я тоже кофе. – Он смотрел на нее, а она глядела на него: какой он сонный и растрепанный, и сердце ее томительно сжималось.

Суббота сел за стол. Она положила на тарелку яичницу, рядом – кусок хлеба, вилку и нож… без ножа он вполне бы обошелся. Подумав самую малость – может, о вечных женских жирах и калориях? – положила яичницу и себе, села напротив. Все было так обыденно и просто, как будто они были знакомы тысячу лет.

Он попробовал яичницу. Было вкусно. Очень, необыкновенно, такой яичницы он в жизни своей не ел. И вообще никогда не ел ничего похожего. Он хотел сказать ей об этом, но она посмотрела на него с неожиданной грустью, и слова застряли у него в горле. А в следующий момент и вовсе провалились в желудок вместе с ветчиной, обратно извлекать их не было сил.

Некоторое время ели молча, он старался не смотреть на нее, чтобы не выдать себя как-нибудь случайно. Потом она налила кофе, положила перед ним торт. Он попробовал – и торт был замечательный. А может, дело было не в торте, а в том, что она сидела напротив? Он поискал в себе знакомых ощущений, которые всегда появлялись утром – головной боли, досады, разочарования, – ничего этого не было. Была только легкая, светлая, еле заметная печаль, да и не печаль даже, скорее грустная радость…

– Кто такой Дий? – вдруг спросил Суббота.

Она замерла… Потом отложила ложечку, подняла на него глаза, смотрела испытующе, внимательно. Трепетали длинные ресницы, жила под ними мучительная тайна.

– Откуда ты знаешь про Дия?

– Случайно услышал. Князь и этот… Леонард между собой говорили.

– И что они говорили?

– Князь сказал, что Дий не позволит…

Она кивнула. С минуту, наверное, молчала, опустив глаза в пол.

– Дий – это закон, – сказала она наконец задумчиво, как если бы и сама не была уверена. – Это наш путь, это свет и тьма, это жизнь и смерть.

– Вы что – ему поклоняетесь?

Она нахмурилась слегка.

– Мы исполняем закон…

Еще немного помолчали, Суббота собирался с мыслями.

– А он… похож на человека, этот ваш Дий? Его можно увидеть, говорить с ним?

– Тебе этого знать не надо. И так слишком много сказано…

Диана снова взялась за торт. Не глядя на него, спросила безразлично, между делом:

– Что снилось?

Суббота знал этот тон. Девушки всегда так – о самом важном говорят самым безразличным тоном. Но Суббота решил не выводить ее на чистую воду, честно рассказал про Рубинштейна. Диана замерла с ложкой у рта, нахмурилась, поджала губы, в глазах ее, только что мягких, грустных, заворочалась тяжелая ярость.

– Значит, пулей в голову? – процедила она, играя обострившимися желваками.

– Прямо в лоб.

Диана отложила ложку, поднялась с места, на щеках медленно разгорался ядовитый румянец.

– Едем к Лоцману!

– А торт? – спросил он обескураженно.

Ему правда хотелось торта и чая. Холодный кусок льда, который позванивал, леденея, в груди его уже много дней, казалось, стал оттаивать по чуть-чуть – и все благодаря ее глазам, этому чаю, торту…

Она молча взяла торт и швырнула его в мусорное ведро. Прицельность была невысокая: торт ляпнулся в стену, со стыдными ужимками пополз вниз по кафелю.

– Собирайся! – повторила Диана…

Спустя полчаса они оба уже входили в знакомую дверь с повешенным Малевичем на ней. Негры напротив притихли в своей пещере, не дрались и не подавали признаков жизни – видно, дела и впрямь творились небывалые.

В кабинет вошли, не стучась, – сначала Диана, потом Суббота. Князь, похоже, ждал гостей: сидел в своем кресле черный, багровые глаза его глядели прямо в сердце, как луна глядится темной ночью в колодец – упасть, не упасть?

– Говори! – велела Диана Субботе.

– Перешли на «ты», – хилиарх мрачно осклабился. – Без брудершафта, полагаю, не обошлось?

– Говори, это важно, – повторила Диана, а подначек будто не слышала.

Юрий Алексеевич, слегка путаясь в словах, которых оказалось больше, чем нужно, теперь уже и князю пересказал свой сон.

– Значит, прямо в голову? – так же, как и Диана, только и спросил тот.

Суббота кивнул, чувствуя себя все более и более неуютно. Что-то явно приближалось, что-то нехорошее, страшное. «Допрыгался, – садически сказал внутренний голос, – продал душу большому бизнесу. Теперь не жалуйся, за все надо платить…»

Князь перевел взгляд на Диану.

– Что думаешь? – спросил он.

– Я думаю, что это ты, – отвечала она, не отводя взгляда.