Ангел тьмы

Судья обратился к мистеру Пиктону:

– Обвинение может вызвать следующего свидетеля.

Мистер Пиктон встал и глубоко вздохнул – и я заметил, как доктор крепко схватился за подлокотники своего стула, да так, что костяшки его побелели.

– Ваша честь, – сказал мистер Пиктон, – у обвинения на сей раз есть необычная просьба.

Маленькие глаза судьи Брауна распахнулись широко, как только могли:

– В самом деле?

– Да, ваша честь. Следующий свидетель обвинения – Клара Хатч. Кларе всего восемь лет, она не видела свою мать – свою родную мать, я хочу сказать, – больше трех лет. Не сомневаюсь, жители Боллстон-Спа, – тут мистер Пиктон окинул зал взглядом, в котором, по мне, могло быть и чуть больше, что называется, расположения к собравшимся, – снисходительны и деликатны в подобных вопросах, как и любая другая община. Но, с учетом вышеупомянутых особых соображений, обвинение пожелало бы попросить очистить зал на время свидетельских показаний Клары Хатч.

– Хм-м, – протянул судья Браун, дергая за одно из своих обезьяньих ушей. – Обычно я не сторонник закрытых заседаний, мистер Пиктон. По мне, они отдают Старым Светом. Но признаю, что вы, возможно, правы. Что скажете, мистер Дэрроу?

Встав еще медленнее, чем это было в его обычной практике, адвокат наморщил лоб.

– Ваша честь, – произнес он так, будто это далось ему с немалым трудом, – как и суд, мы признаем, что это особый свидетель, с которым нужно обходиться осторожно. Но – и я говорю это с весьма смешанными чувствами, – обвинение уже заявило, что эта маленькая девочка – главный свидетель. И она уже была на закрытом заседании, перед большим жюри. Сейчас, повторюсь, я сочувствую эмоциональности ребенка, но – ваша честь, от процесса зависит жизнь моей клиентки. Каков бы ни был возраст девочки – если ее слова могут отправить мать на электрический стул, что ж, тогда, полагаю, она должна суметь сказать их перед той же аудиторией и при том же давлении, что и все прочие свидетели, что должны здесь появиться.

Галерка, больше из своих эгоистичных соображений, нежели из каких-то еще, одобрительно зашумела; но судья на сей раз без колебаний пресек гул своим молотком.

– Суд осведомлен, – сказал он, холодно оглядывая зал, – о предвзятости наших зрителей в этом отношении – поэтому давайте обойдемся без дальнейших комментариев, или же я и в самом деле очищу зал, и быстро! – Прервавшись, чтобы взглянуть, сколько уйдет у зрителей, чтобы ему подчиниться (всего несколько секунд), судья снова посмотрел на мистера Пиктона. – Суд ценит заботу обвинения, – изрек он. – И могу заверить вас, если во время показаний девочки я услышу с галереи хоть звук упавшей булавки, я удовлетворю вашу просьбу. Но до этих пор, боюсь, первоочередными останутся соображения защиты. Девочка нервничает, это понятно – но обвиняемая тоже нервничает. Вызовите свою свидетельницу, мистер Пиктон.

Мистер Пиктон нахмурился и протянул руки:

– Но, ваша честь…

– Свидетельницу, сэр, – повторил судья, откидываясь в кресле.

Вздохнув, мистер Пиктон уронил руки:

– Хорошо. Но я не премину напомнить суду о его обещании относительно поведения на галереях, если поведение сие станет мешать самообладанию моей свидетельницы.

Судья Браун кивнул:

– Если вам удастся придраться к поведению наших гостей до того, как это сделаю я, мистер Пиктон, я буду крайне удивлен. Как бы то ни было, не стесняйтесь дать мне знать, ежели такое произойдет. А пока – приступайте к делу.

Еще раз глубоко вздохнув, мистер Пиктон посмотрел на Ифегению Блейлок и произнес:

– Обвинение вызывает Клару Хатч.

И, повернувшись к большим дверям красного дерева, кивнул охраннику Генри; тот открыл одну створку и тихим, но твердым голосом провозгласил:

– Клара Хатч.

И они вошли: маленькая девочка в простом летнем платье, левой рукой придерживающая правую, в сопровождении мистера и миссис Вестон, вид у которых был такой, точно пылающие взгляды каждой пары глаз в зале обжигали их. Народ на галерке был по большей части из тех, кого Вестоны знали не один год, но в такие минуты годы знакомства и дружбы бывают разбиты и растоптаны более сильным давлением смятения, подозрений и самого обычного страха. Клара начала осматривать толпу, быстро вертя маленькой головой – а найдя взглядом лицо доктора, девочка больше не отрывалась от него, будто он был маяком, способным провести маленький кораблик ее жизни в безопасную гавань после бури, что ждала за дубовым ограждением в конце прохода. Когда Клара посмотрела на доктора, я обернулся взглянуть на Либби Хатч: мать девчушки – ее «родная мать», как подметил мистер Пиктон – увидела, что взгляд Клары сосредоточился на докторе, и жалобное, любящее выражение, кое эта женщина умудрилась натянуть на лицо в попытке привлечь Клару, быстро скисло до ревности – и ненависти. Но лишь только пристав провел девочку к другой стороне перегородки, Либби вновь удалось сменить свою маску – и хоть на сей раз эта гримаса была уже не столь нежной, как поначалу, она все равно оказалась ближе всего к этому чувству, нежели все ее лица, виденные мною доселе.