Ангел западного окна

Не успел я сообразить, что все это значит, как она вдруг мягким кошачьим движением подхватила со стола тульский ларчик! Серебряную с чернью шкатулку, мое недавнее приобретение, ларец, раньше принадлежавший барону Строганову, его принес Липотин... он еще подбил меня сориентировать ларчик в направлении земного меридиана.

— Наконец-то! Попалась, теперь ты у меня в руках, змея серебряная, с узорами черными... — Услышал я свистящий шепот; трясущимися пальцами фрау Фромм ощупывала причудливые завитки серебряного орнамента.

Отнять у нее вещицу? Исключено. Почему-то мной завладела нелепая уверенность: стоит лишь сдвинуть ларчик, сориентированный по меридиану, и тотчас произойдут непоправимые перемены в устройстве земного мира. Глупость, ребячество, но оно вдруг обрело маниакальную силу, и я во весь голос крикнул:

— Не трогайте! Поставьте на место! — Крикнул? Как бы не так, из горла вырвался лишь сдавленный хрип, слов же я вообще не смог выговорить.

А беспокойные пальцы фрау Фромм нащупали некую точку на гладком серебряном завитке, пальцы так и впились в него, мне показалось — не руки, а пауки или какие-то живущие своей жизнью твари, учуяв или увидев добычу, жадно на нее набросились. Они теснились, отталкивали друг друга, алчно кружили все на одном месте, и вдруг раздался не­громкий щелчок — крышка отскочила... в ладонях фрау Фромм лежал открытый ларчик.

В два счета я оказался рядом. Она совершенно успокоилась и протягивала мне ларчик, глядя на него с отвращением, словно держала на ладони страшное существо, опасную гадину. Торжество и радость я увидел в ее глазах и то одушевление, которое не объяснить и не истолковать, взволнованность боязливой, несмело приближающейся любви.

Я молча взял ларец. Тут она словно очнулась. Удивленно подняла глаза и вдруг испугалась. Должно быть, вспомнила, что я настрого запретил трогать бумаги и вещи на письменном столе. Робко, растерянно и в то же время торжествующе смотрела она в глаза мне, и я почувствовал: одно слово упрека в эту минуту, и она навсегда покинет меня и мой дом.

Горячий поток загадочного притяжения хлынул в глубину моего сердца, я онемел — упрек, уже готовый сорваться с губ, не прозвучал. Все это пронес­лось за одну секунду.

А в следующий миг я взглянул на ларец. И увидел: на аккуратной подушечке из потертого и посекшегося от ветхости зеленого атласа возлежит Lapis sacer et praecipuus manifestationis [19], кристалл, который незадолго до бегства из Мортлейка снова обрел Джон Ди, — он был вложен в его ладони Ангелом западного окна, полированный кусок угля, подарок Бартлета Грина, сожженный в печке и столь чудесным­ образом вернувшийся с того света к моему предку.

Я узнал его с первого взгляда, да, никаких со­мнений, это он — Джон Ди точно описал уголь, огра­ненный в форме додекаэдра, и прекрасную золотую оправу на ножке. Так, значит, у меня в руках волшебный дар Бартлета Грина и Зеленого ангела...

Закрыть ларец я не решился: судьбе ничего не стоит забрать назад подарок и навеки спрятать под хитроумным замком, с Джоном Ди ведь случилось так, когда он выбросил за окно подаренные судьбой красный и белый шарики из слоновой кости.

Нельзя терять времени, подумал я. Я-то не ошибусь, мне дано... что? Знание! В отличие от Джона Ди, который ощупью блуждал в потемках.

И я осторожно поднял магический кристалл с обветшалого ложа, внимательно осмотрел винт, соединяющий ножку с оправой, в которую был помещен великолепно отшлифованный кусок антрацита с идеально гладкими черными гранями правильной формы. Подлинное произведение искусства! Я поставил­ его в центре стола. Черное зеркальце закачалось, вернее, завибрировало, оказалось, что кристалл подвижен, так как закреплен в оправе лишь в двух точках, вверху и внизу; он повернулся влево, вправо, словно ища чего-то, и наконец успокоился, сориентировав свою горизонтальную ось в точном соответствии­ с направлением земного меридиана, застыв на той линии, где раньше стоял тульский ларчик.

Мы молча следили за этими фокусами. Потом я протянул фрау Фромм руку и сказал:

— Как я вам благодарен, моя подруга, моя... помощница!

Она просияла от радости и вдруг быстро наклонилась и поцеловала мою руку.

Все для меня в один миг озарилось ярким светом.­ Не сознавая, не желая ничего сознавать, я воскликнул: «Джейн!» — привлек к себе юную женщину, лег­ко коснулся губами ее лба. Она склонила белокурую­ голову. И вдруг у нее вырвалось рыдание, потоком хлынули слезы, она что-то пролепетала, взглянула на меня в страшном смущении, растерянно, в ужасе и выбежала из комнаты, не сказав ни слова.