Ангельский рожок

Она бы и не смогла вписать название. В этом году новый роман Великого носил длинное раскатистое имя, как всегда у него, – завораживающее, утягивающее в глубь символов и смыслов.

Она протянула чепуху эту, вздор этот, Рудольфу Вениаминовичу, тот схватил, спрятал во внутренний карман пальто, из которого извлёк чёрную фирменную коробочку «Harry Winston». Увидев, что Надежда собирается проверить – что там внутри, заполошно воскликнул:

– Не открывайте!

– Нет уж! – злорадно отозвалась она, сжимая в кулаке добычу. Внутри коробочки в бархатной прорези для колечка была вставлена крохотная флешка – Великий, просвещённый во всех компьютерно-интернет-инновациях, каждый раз нёсся впереди самого прогресса, а уж впереди своего редактора – само собой. Надежда, немало лет имевшая дело с электронными текстами своих випов, так и не могла привыкнуть к постоянному скукоживанию носителей, ощутить не могла и поверить, что в такой вот крохотуле-скорлупке таится большой роман.

Не говоря ни слова, она повернулась и пошла.

– Надежда Петровна! – крикнул Рудик. – Подождите! Вы на метро?! Вы на работу?!

Он подбежал, юркий, вёрткий мелкий бес, метущий тротуар полами длинного пальто.

– Если по пути… – произнёс, задыхаясь, – что-то случится… Если кто-то подозрительный приблизится…

– Я поняла, – покладисто отозвалась Надежда Петровна, не оборачиваясь: – Проглотить, затем высрать.

…И вот теперь она не могла найти эту чёртову флешку! Проклятую скорлупку, заветный носитель огромного романа! Надежда помнила, что в целях конспирации спрятала драгоценный ноготок особенно хитроумно. Но забыла, забыла – куда! Все ящики всех столов в комнатах редакции были выдвинуты и обысканы по миллиметру. Уже минут сорок Надежда, бледная как полотно, молча плакала. Слёзы лились и лились, неизвестно уже, из какого источника черпая неостановимую влагу. А мигрень разгоралась во лбу и в затылке какими-то особо ядовитыми сполохами.

Преданные девочки, сотрудницы Надежды (старшая выходила на днях на пенсию, младшая год назад родила двойню), буквально оледенели в ожидании беды: впервые за годы своей работы они видели, как плачет их начальница, сильная женщина Надежда Петровна Авдеева. Сообщать ли о катастрофе Сергею РобЕртовичу? – этот вопрос буквально висел над головами, но задать его вслух они боялись. Часа через полтора самолёт из Ларнаки (последние дней десять директор пребывал на Кипре со своими лошадками) должен был приземлиться в Шереметьево. «Нет, нет! Ни за что! – кричала Надежда, – он сойдёт с ума! Он не простит, он порвет меня в клочья!» – «А что же делать?» – «Искать!!!» – орала она, колотя кулаком по столу.

Однако через час сдалась. Опустилась в свое кресло, уронила голову на руки и зарыдала – безутешно… «Украли… – донеслось сквозь рыдания, – украли, украли…»

Света Кулачкова, старший редактор, решительно набрала телефон Сергея РобЕртовича, вышла в коридор и что-то нервно придушенно говорила в мобильник. Из всего разговора выплеснулось только «…покончит с собой!».

И Сергей РобЕртович, который, вообще-то, мечтал отоспаться после бессонной ночи, птицей прилетел в издательство. К себе в кабинет подниматься даже не стал. Влетел – взбудораженный, окоченелый от ужаса, с воплем: «Душа моя!» И девочки наблюдали, как он обнял Надежду и как рыдала та на его плече, выкрикивая: «ОПЭЭМ! Это бандиты из ОПЭЭМ спёрли!»

– Но как они могли спереть? – усомнился РобЕртович.

– Ночью! Охранники – шпионы! – выкрикнула Надежда и прикусила язык – буквально и очень больно. Она взвыла, открыла рот и глубоко задышала, обеими ладонями загоняя в рот воздух. Кончик языка пылал от боли.

– Ну хватит тебе рыдать, несчастная! – сказал Сергей РобЕртович. – Бывает! Всё на свете случается. Ты не виновата, дура! Нечего было устраивать всю эту идиотскую конспирацию. Не бойся, я сам с ним буду говорить. Я тебя покрою!

(В его лексиконе в последние годы возникло много конюшенных, конезаводческих слов.)

И все девочки, кто находился в комнате, в который уж раз подумали, что всё-таки их директор – очень хороший мужик.

– Ты вот что, – решительно продолжал он. – Прими успокоительное и баралгин какой-нибудь, – у тебя ж наверняка мигрень разыгралась. А я поднимусь к себе, соберусь: выпью что-нибудь покрепче перед… (хотел сказать «казнью», но милосердно запнулся) перед разговором.

Надежда, к тому времени объятая пульсирующей болью под черепной коробкой, подумала, что баралгин – дело правильное, может, он и в прокушенном языке боль слегка уймёт. Подвывая и шепеляво приговаривая «узас, узас!», полезла в нижний ящик своего стола, где держала таблетки от мигрени в миниатюрном бисерном кошелёчке.

…Душераздирающий вопль ударил в спину выходящего Сергея РобЕртовича, вылетел из редакции современной литературы и прокатился по этажу. Надежда Петровна Авдеева, растрёпанная, с зарёванным красным лицом, с открытым ртом, в котором дрожал прокушенный язык, вопила, тряся кошелёчком. А что она там вопила, понять было невозможно из-за потревоженной дикции:

– Фэска, фэска!!! Сама сп’ятала, ста’ая ду’а!!!