«В “Выбранных местах из переписки с друзьями”
Гоголь так хотел написать свою книгу, чтобы из нее путь ко Христу был ясен для каждого. Напомним его слова, сказанные по поводу сожжения второго тома в 1845 году: “…бывает время, что даже вовсе не следует говорить о высоком и прекрасном, не показавши тут же ясно, как день, путей и дорог к нему для всякого”. Пути эти, понял Гоголь, даны не в литературе, а в Церкви. И он вошел в Нее»[68]
.Далее Н. А. Лобастов переходит к Ф. М. Достоевскому: «Да, содержание любого искусства – эстетика, красота. Но эстетическое начало полно трагических противоречий. Истинная красота – от Бога; это выражение Самого Духа Святого; это Сам Иисус Христос. И именно эта Красота в конце концов “спасет мир”. А красота в жизни людей и в искусстве – “страшная и ужасная вещь”, где “все противоречия вместе живут”, где “диавол с Богом борется, а поле битвы – сердце человека”. Эстетическое начало не приводит автоматически к нравственному, и в этом опасность подмены религии культурой. Всё свое творчество Достоевский направил на то, чтобы в художественной форме озвучить простую истину: без Христа нет ни искусства, ни экономики, ни свободы»[69]
.Писатель, который перестает чувствовать Бога, утрачивает способность воспринимать красоту, мир начинает воспринимать в черных красках как некий хаос, совокупность разных безобразных форм. В этой связи можно вспомнить удивительные слова блаженного Августина: «Господь Сам знает, где, когда и что надлежало сотворить, ведая, сходством или несходством каких частей Он образует красоту целого; тот же, кто окинуть взором целого не может, поражается кажущимся безобразием части».
Эстетизм К.Н. Леонтьева
Наш известный русский мыслитель Константин Николаевич Леонтьев (1831–1891) был эстетом во всем. Он был не «профессиональным» специалистом в области эстетики подобно литературным или театральным критикам, искусствоведам или музыковедам. Он был эстетом по своей природе, духу. Для того чтобы прийти к такому выводу, даже не надо глубоко погружаться в мир его произведений. Он был эстетом хотя бы потому, что был художником, художником слова. Леонтьева просто хочется читать, наслаждаясь его слогом, точностью выражения мысли, образностью. Как разительно он отличается от скучных профессоров, нудно излагающих нам абстрактные метафизические истины той же самой социологии эзотерическим языком, более похожим на «эсперанто», чем на русский. Василий Васильевич Розанов, друживший с Константином Николаевичем, будучи сам эстетом, любителем изящного и острого слова, писал Леонтьеву: «Ваш язык, сухой, точный, как бы сталью подрезывающий каждый предмет и подводящий под него пленку именно нужной толщины… меня безмерно приковывал, и я множество страниц перечитал по многу раз, именно ради языка, любуясь им»[70]
. Биографы Леонтьева также обращают внимание на его так называемое «бытовое» эстетическое чувство. Он был очень чуток к разным проявлениям красоты в окружающей его обстановке и людях. Наоборот, очень болезненно реагировал на беспорядок, неопрятность, банальную грязь. Оценка Леонтьевым нового человека, попадавшего в поле его зрения, начиналась с оценки его внешнего вида, поведения, культуры речи. К некоторым людям у Леонтьева возникала чисто эстетическая неприязнь, которую иногда воспринимали как проявление снобизма. Лишь один пример: отношения К. Н. Леонтьева с известным издателем и журналистом консервативного направления М. Н. Катковым. У них на почве издаваемого Катковым журнала были постоянные деловые отношения. Но в редакции журнала Константин Николаевич не любил бывать, т. к. там была серость и грязь. Да и внешний вид самого издателя оставлял желать лучшего.О красоте социального мира