Ангелы и демоны литературы. Полемические заметки «непрофессионала» о «литературном цехе»

В черновиках писателя роман назывался «Евангелием от Воланда». Как мы знаем, Воланд – один из главных героев романа. Воланд – бес. Возможный прототип Воланда – Мефистофель Гёте. От этого персонажа Воланд получает имя[286], некоторые черты характера и множество символов, которые прослеживаются в романе Булгакова (например, шпага и берет, копыто и подкова, некоторые фразы и так далее). Первый вариант рукописи романа был автором уничтожен. Но Булгаков начинает его восстанавливать и в письме Викентию Вересаеву 2 августа 1933 года пишет: «В меня… вселился бес. Уже в Ленинграде и теперь здесь (в Москве – В. К.), задыхаясь в моих комнатенках, я стал марать страницу за страницей наново тот свой уничтоженный три года назад роман»[287].

Наш известный православный литературовед Михаил Дунаев писал: «…ведь именно Воланд, отнюдь не Мастер, является истинным автором литературного опуса об Иешуа и Пилате. Напрасно Мастер самоупоенно изумляется, как точно “угадал” он давние события. Подобные книги “не угадываются” – они вдохновляются извне. И если Священное Писание – Боговдохновенно, то источник вдохновения романа об Иешуа также просматривается без труда. Впрочем, основная часть повествования и без всякого камуфляжа принадлежит именно Воланду, текст Мастера становится лишь продолжением сатанинского измышления»[288].

Судя по всему, Михаил Булгаков был масоном-тамплиером и прошел процедуру «инициации», которая позволила ему установить устойчивый контакт с инфернальным «суфлером»[289]. Многих тайн творчества Булгакова мы не узнаем, поскольку, как пишет Ю. Воробьевский, «после смерти Сталина в печку быстро полетели “дяди федоры” (дела-формуляры НКВД) на Булгакова и прочих масонов, таких серьезных, как Лиля Брик или Илья Эренбург» (с. 249).

Роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита» бесчисленное число раз экранизировался и представлялся в виде пьесы на театральных подмостках. Между прочим, в Краснодарском академическом театре драмы им. Горького спектакль по указанному роману шел и продолжает идти под названием «Евангелие от Воланда».

«Мед» и «цикута» литературного творчества

Краткий выборочный обзор завершаю. Ожидаю, что у части читателей этот обзор может вызвать несогласие, протест и даже возмущение. Особенно у тех, кто был воспитан на классической русской литературе, которую в советской школе называли главным (или главнейшим) «духовным» достижением России и достоянием всего человечества.

Оппоненты будут приводить в качестве доказательства гениальные строки из разных произведений, которые наполнены высоким смыслом. Я не спорю, таких строк и даже страниц в русской литературе достаточно. Но, к сожалению, они могут быть смешаны со строками, страницами и целыми томами, наполненными ядом безбожия и даже богохульства. Имеет место своеобразная «духовная шизофрения». Читателю предлагают сладкий напиток с медом, но туда добавлена цикута (разновидность яда). Смесь меда и цикуты – образное сравнение, которое использовал святитель Григорий Палама (1296–1359) для объяснения, почему христиане должны с осторожностью относиться к светским наукам и философии. Он писал: «Мы никому не мешаем знакомиться со светской образованностью, если он этого желает, разве только он воспринял монашескую жизнь. Но мы никому не советуем предаваться ей до конца и совершенно запрещаем ожидать от нее какой бы то ни было точности в познании божественного учения о Боге». И немного далее: «Итак, у светских философов есть и кое-что полезное, так же как в смеси меда и цикуты; однако можно сильно опасаться, что те, кто хочет выделить из смеси мед, выпьют нечаянно и остаток смертоносный»[290]. Безусловно, согласимся: философия представляет собой «смесь меда и цикуты».

В отношении художественной литературы такое сравнение также уместно. Взять, например, поэтов «серебряного века». И у Александра Блока, и у Валерия Брюсова, и у Константина Бальмонта, и у Федора Сологуба, и у Вячеслава Иванова, и у других поэтов того времени (того же Сергея Есенина) можно найти и «мед», и «цикуту». Много «цикуты» в романах и поэмах не надо для того, чтобы отравить человека и отправить его на тот свет. Вернее, в геенну огненную. «Цикута» была и в творчестве более ранних писателей и поэтов, причем ни Пушкин, ни Лермонтов, ни Гоголь, ни другие «великие» исключения не представляют. Многие «великие» (особенно первой половины XIX века) это чувствовали и пытались бороться с искушением подлить в напиток цикуту. Николай Васильевич Гоголь по этой причине даже сжег второй том «Мертвых душ».