Ангелы и демоны литературы. Полемические заметки «непрофессионала» о «литературном цехе»

В Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона есть даже довольно большая статья «Байронизм в русской литературе»[232]. Из нее мы узнаем, что «с именем английского поэта связано известное под именем байронизма литературно-общественное настроение, которое явилось результатом впечатления, произведенного на всю образованную Европу как гениальными произведениями Байрона, так и своеобразной судьбой его. Тем же словом “байронизм” мы привыкли обозначать факты влияния поэзии Байрона на творчество наших поэтов, преимущественно Пушкина и Лермонтова. Знакомство русского литературного мира с Байроном относится к самому началу двадцатых годов. К этому времени русские поклонники Байрона имели уже в руках его “Чайльд-Гарольда” и первые четыре песни “Дон Жуана”, не говоря уже о таких произведениях, как “Беппо”, “Гяур” и “Шильонский узник”. Совершенство стихов, живость красок в картинах, которые с такой свободой набрасывал Байрон, и изящество иронии, которой дышит непринужденная беседа английского поэта с читателем о самых жгучих вопросах жизни и духа, волновавших мыслящий мир того времени, естественно влекли к Байрону общие симпатии; его поэзия субъективной меланхолии и мрачного протеста против сложившегося на свете порядка вещей находила себе отголосок во всякой отзывчивой душе. И прежде всего русской поэзии и вместе с тем русскому самосознанию нравилась эта субъективная меланхолия, или иначе, личная разочарованность, недовольство самим собой».

Под влиянием Байрона находился ранний А. С. Пушкин. Со временем он сумел преодолеть это увлечение. В стихотворении Александра Пушкина «К морю» (1825) поэт назвал Наполеона и Байрона «властителями дум». В России многие писатели и поэты стремились стать «властителями дум» русского народа. Кстати, позднее полусерьезно, полуиронично так стали называть представителей творческой интеллигенции в нашей стране.

Байронизм достаточно негативно оценивался еще до революции. Но вот грянули «русские» революции, и пагубность увлечения русской интеллигенции и русских литераторов Байроном стала еще очевидней. Вот, например, святитель Василий (Преображенский), епископ Кинешемский в «Беседах на Евангелие от Марка» пишет: «Человеческая душа представляет собой чудесное зеркало, которое не только отражает предметы внешнего мира, но и фотографирует их, то есть задерживает в себе. […] Сильнее всего действуют на душу и прочнее в ней сохраняются впечатления, полученные от живой личности. Живое от живого – это закон биологии. Эти впечатления живут годами, часто остаются на всю жизнь и влияют настолько сильно, что нередко совершенно перерождают человеческую душу: человек начинает подражать тем лицам, которые особенно затронули его чувство и воображение, и мало-помалу становится на них похожим. Он преображается в тот же образ. Мы знаем, какое громадное влияние на русское общество имел в свое время английский поэт лорд Байрон и как под этим влиянием увлекающиеся читатели копировали героев его произведений, иногда довольно неудачно»[233].

А вот мнение современных авторов. Журналист и блогер Владимир Еремин пишет: «Его (Байрона – В. К.) поэзия сильнейшим образом повлияла на творчество Пушкина и Лермонтова. Возможно даже утверждать, что, не будь Байрона, мир бы не увидел “Евгения Онегина” и “Героя нашего времени”. Пушкин, по собственному признанию, “с ума сходил от Байрона” и приближал образ Онегина к байроническим героям Беппо и Дону Жуану. “У нас одна душа, одни и те же муки”, – так Лермонтов говорил о Байроне и не скрывал того, что в Печорине пытался создать один из отечественных вариантов байроновского отшельника, а в Грушницком – пародию на типичного байронического героя»[234].

А вот мнение православного автора В. К. Романченко: «Вместо “байронизма” и его влияния на русскую литературу не уместнее ли говорить о сатанизме как истоке подобного творчества? Печорины, онегины, рудины охвачены тем же мятежным духом, что и Байрон, готовые на любую, но только не христианскую смерть […] Байронизм, ницшеанство, романтизм, героизм, эстетика уродливого и безнравственного исходят из опустошенной души. Отсюда и революции – еще одна рана на теле вырождающейся цивилизации»[235].

Влияние Гёте