Ангелы плачут над Русью

— Ах, сучье вымя! — выругался Кунам, подстегнул коня и намётом кинулся на наглеца. И вся сотня бросилась в смертельную схватку.

Кунаму действительно попался сильный противник. И то ли годы уже брали своё, то ли татарин был очень искусным воином, но одолеть его атаман никак не мог. Выбиваясь из сил, он продолжал сражаться, и вся его сотня, уже рассеянная по степи, отчаянно билась, но таяла на глазах.

«Остарел,— мелькнуло в голове атамана. — Конец мне...» — И сокрушительный удар татарского богатыря свалил его с лошади. Первым заметил гибель Кунама Тяпка. Неимоверным выпадом он заколол своего противника и кинулся на убийцу отца. Боль, отчаяние и злоба всецело овладели им, и через несколько мгновений татарин, обливаясь кровью, рухнул с коня.

— Кучнее держитесь, кучнее! — заорал оставшимся воинам Тяпка. — Рус! Я прикрою, поднимай тело атамана! Кезинер! Аникей! Пробивайтесь ко мне! Ну, взял, Рус?

— Взял!

— Ребята! Окружайте Руса! Пробиваемся! Пробиваемся! Кучнее!..

Татары, мешая друг другу, пытались остановить смельчаков, но те, прорубая себе дорогу, выскочили на простор и стали отрываться от преследователей. Тяжелее всех было Русу. Конь его под двойной ношей выбивался из сил.

— Брос! — крикнул Кезинер. — Он не жив!

— Заткнись, татарская морда! — заорал Тяпка. — Рус, не бросай! Мы батю по-православному похороним!..

— Конь не сдюжит! — прохрипел Рус.

— Я щас! — крикнул Тяпка, заметив, что неподалёку скачет кобыла без седока. Он ловко поймал её за уздечку и поравнялся с братом. — Перекидывай атамана на седло! Я поддержу!

Рус перебросил тело отца на свежую лошадь, а Тяпка, перехлестнув ремнём, привязал Кунама к седлу. Проскочив глубокую балку, беглецы увидели, что погоня отстала. Судя по всему, ногайцы не сочли нужным преследовать жалкую кучку уцелевших врагов.

— Что за река впереди? — спросил, перейдя на лёгкий галоп, Тяпка Кезинера.

— Я говорыл — Медведыц. Перейты река и лево. Там укройся балшой лес. Потом Хопор, снова лес и Воронэж...

Медведица была неширока, и когда беглецы вступили в лес, то наконец-то перевели дух.

— Отдыхаем недолго, в прошлую ночь выспались, — предупредил Тяпка. — Рус, давай атамана снимем, пускай тоже... отдохнёт...

— Эх, батя, батя! — заплакал Рус.

— Некогда ныть! Отдыхай! Скоро снова в путь. Сколько нас осталось? — спросил Тяпка. — И где Аникей?

— Убили Аникея, — сев на траву, вздохнул Силай. — А осталось нас девять...

...Храбрецы долго добирались к Воронежу. А вот и заветный берег любимой Матыры...

— Дома мы, Силай! Дома, Тяпка! — не скрывая слёз, кричал Рус.

Однако Тяпка был суров.

— Отец портится — не довезём! — хмурясь, сказал он. — Сразу в Поройскую пустынь поехали. Там отцы-монахи отпоют его — и двинем в свои места, в верховья Дона-батюшки...

Послесловие

Через некоторое время, когда Ногай покончил с Телебугой и в Сарай-Берке воцарился Тохта-хан, злобный темник возвратился в воронежские дубравы и выбил из них последние, едва теплящиеся ещё остатки русской жизни. Пустынным стал на многие столетия весь юг Черлёного Яра — земля, покрытая трупами, пеплом, впоследствии забытая и неузнаваемая потомками.

Никто уже не помнил о славном прошлом здешнего народа. Лишь звёзды глядели с высоты на безжизненные воронежские леса и светили тихим ясным светом над могилами героев, да неутомимый месяц посматривал по ночам на обильно политую кровью землю Липецкого княжества.

Поросли бурьяном и новым лесом руины былых городов. Затянуло паутиною память о героическом княжестве, как будто и не было его. Как будто русская жизнь была только возле Киева, Новгорода, Суздаля, Владимира, Ростова Великого и Москвы, возле Рязани и даже Пронска.

Но были ещё и Липец, и Воронеж, и Онуз. Тяжела оказалась судьба их жителей в период монгольского завоевания. Большинство побили, остальные, спасаясь, ушли на север. И расплодилось тут зверьё вместо людей, и не трогали его охотники — некому было трогать. После Ахматова побоища несколько веков не ступала здесь нога оседлого русского человека.

А через сто лет после описанных событий, в 1389 году, в этих местах побывал митрополит Московский Пимен. И вот что он писал, путешествуя по Дону.

«Мы же в воскресенье... сели на суда, поплыли рекою Доном вниз. Было же это путешествие печально и уныло, была всюду пустыня, не было видно там ничего: ни града, ни села; если и были в древности грады красивые и выдававшиеся по красоте селения, теперь только пусто всё и невесело. Нигде не было видно людей, только пустыня великая и зверей множество: козы, лоси, волки, лисицы, выдры, медведи, бобры, птицы, орлы, гуси, лебеди, журавли и прочее. И всюду была пустыня великая. Во второй же день речного плавания проехали мы две реки, Мечу и Сосну, на третий же день проехали острую Луку. На четвёртый же день проехали Кривой Бор; а на шестой же день прибыли к устью Воронежа реки.