Ангелы с плетками

Кеннет следил взглядом за каждым движением сестры. Он почти рассеянно сжимал хуй в руке, как вдруг, словно охваченный внезапным исступлением, сорвал с себя одежду и, умоляя Анджелу сделать то же самое, оттащил ее от Урсулы. Брат и сестра покатились по мху в страстных объятиях. Какое-то время казалось, будто они никогда не смогут утолить свой плотский голод. Запыхавшись, они с неимоверностью грубостью стремились насладиться друг другом, меняя позы и исследуя каждую стыдную щелочку, причем с такой быстротой и неистовством, что можно было подумать: они приговорены к смерти, и у них остался лишь этот момент для удовлетворения всех своих земных чувств. Их тела, подобно двум камбалам, бешено сшибались с громким шлепаньем, мокрые от пота и мочи. Странный шум этой схватки отдавался эхом в лесной тишине, изредка прерываемой внезапным шорохом ветра или слабыми сдавленными вздохами Урсулы, которая, трясясь всем телом, тщетно пыталась освободиться от пут.

А затем, так же неожиданно, как они набросились друг на друга, подобно парочке бешеных собак, Кеннет и Анджела разъединились, словно по обоюдному согласию, и разошлись в стороны, улыбаясь и тяжело дыша. К своему удивлению, я заметила, что, несмотря на остервенелость схватки, Кеннет вовсе не утратил своей мужской силы.

Вернувшись к тому месту, где я стояла (по-моему, за все это время я не пошевелила ни единым мускулом), он многозначительно посмотрел на свое все еще заряженное оружие, и я послушно взяла его в руку. Кеннет склонился надо мной и раздел, заставляя перекладывать хуй из одной руки в другую, пока вынимал их из рукавов. Моей сорочкой он вытер себе лоб и подмышки, затем размял свое худое гибкое тело, так что кожа порозовела, и, с удовлетворенным вздохом отбросив скомканное тряпье, прижал меня к себе. Мое лицо скрылось в шерсти у него на груди, и я стояла с зажмуренными глазами, пока не услыхала, как Анджела крикнула, что все готово.

В тот же миг я услышала вопль Урсулы. Он прорезал тишину, задев каждый нерв в моем напрягшемся теле, я отскочила от Кеннета и невольно бросилась к Урсуле. Увиденное прочно отложилось у меня в памяти. Я замерла на месте, как вкопанная, подобно загнанному зверю, знающему, что уже не спастись. От ужаса у меня по телу побежали мурашки, я стояла неподвижно и смотрела.

Анджела, по-прежнему в чем мать родила, с полосками коричнево-зеленой грязи на теле, стояла перед Урсулой, сжимая в руке змею. Ноги Урсулы были широко расставлены и привязаны лентами. (Теперь я понимаю, что Анджела все продумала заранее. Чтобы привести план в исполнение, требовалась лента большой длины, и Анджела никогда не полагалась на авось.)

Как бы четвертованная Урсула, с глазами, выпученными от страха и отвращения, пыталась вырваться, но, разумеется, не могла. Анджела, с извивавшимся между пальцами зеленоватым гадом, спрашивала Урсулу, готова ли она, добавляя, что эти вопли ни к чему, все делается для ее же блага, а хорошее воспитание требует хотя бы показной благодарности.

Урсула что-то пыталась сказать, но с ее губ не слетало ни звука. Наклонившись, Анджела с игривой улыбкой растянула пизду Урсулы, раздвинув отверстие пальцами, а затем медленно засунула туда изгибающийся заостренный змеиный хвост.

Я закрыла глаза, хватая руками воздух. Мне показалось, будто земля уходит из-под ног.

Урсула пробормотала:

— Заткните мне рот, скорее, а то закричу!

Больше я ничего не слышала, пока наконец, после паузы, казавшейся бесконечной, не заговорил Кеннет.

— О господи, — сказал он, — по-моему, бедняжка потеряла сознание. Будь я проклят, если это не так.

Я услышала, как он прошагал по пружинистому мху и подозвал меня к себе. Раскрыв глаза, я увидела, что стою над Урсулой, и принялась с любопытством разглядывать ее белое тело и землистое лицо. Из разинутой пизды выползал извивающийся уж. Вылезши полностью, змея скользнула по телу, потом спустилась на мох и исчезла в лесу.

— Здо́рово, правда? Думаю, я тоже могу ей сейчас засунуть, и она даже не почувствует разницы.

Он встал на колени и проник в ее бездыханное тело.

— Вот так розыгрыш! На сей раз она уж точно заимеет славного маленького ублюдка — я об этом позабочусь!

Анджелу очень позабавила эта новая игра, и она развлекалась с лентами, которые то тянула, то отпускала, подкидывая ноги Урсулы в воздух и роняя их. Это страшно нравилось Кеннету. Давление на хуй, по его словам, было очень приятным, и к тому же он признался:

— Ей-богу, я так возбужден, что не могу ее содомить.

Подняв ее ягодицы в воздух, он глубоко дышал, разевая рот всякий раз, когда легкие наполнялись, и пока его тело сотрясали продолжительные спазмы низменного удовлетворения, он разрядился в самое нутро Урсулы.

После того, как Кеннет оставил ее, она лежала, покачиваясь на лентах, все еще в глубоком обмороке. На один страшный миг мне показалось, будто они убили ее. Ее голова была запрокинута назад, словно сломалась шея. Закрытые глаза, заострившийся нос, искривленные, наполовину сжатые пальцы — именно такими я и представляла себе мертвецов.