Ангелы с плетками

В этом лабиринте — результате игры, где заблуждение неизбежно и должно без конца возобновляться, — тебе понадобится не что иное, как наивность ребенка. Конечно, у тебя нет причин быть наивной или хотя бы счастливой. Однако тебе нужно будет проявить смелость и упорство. Чрезмерное усилие, которого требуют от тебя обстоятельства, конечно, изнуряет, но у тебя нет времени на изнурение. Оказавшись во власти печали, ты стала бы лишь отбросом. В страхе[40] наслаждения необходима особая веселость, вовсе не притворная или наигранная — ангельская веселость.

Одно из суровых испытаний, уготованных тем, кого ничто не останавливает, касается, конечно же, необходимости выразить несказанный ужас. Ведь над этим ужасом они могут только смеяться, сталкиваясь с ним лишь для смеха или, точнее, для наслаждения. Впрочем, ты не должна удивляться, если покажется, будто они гибнут от горя в тот самый миг, когда с ним справляются. Такова привычная двойственность человеческой природы. Чем достовернее ужас, тем быстрее приводит он к радости. Внутри меня все растворяется в оглушительной и сладострастной ярости жизни, которую достаточно выражает лишь отчаяние. Разве можно вынести без детского простодушия эту окончательную неспособность понимания, эту неумолимую необходимость ничего не вмещать в себе?

* * *

То, чего я ожидаю от тебя, точно так же превосходит мудрое решение, как отчаяние или пустота. Из чрезмерной ясности ума тебе нужно извлечь ребячество, которое о ней забывает (уничтожающий каприз). Тайна жизни, без сомнения, кроется в простодушном уничтожении того, что должно было уничтожить в нас жажду жизни: это детство, без лишних слов торжествующее над препятствиями, что чинятся желанию, это безудержный ход игры, секрет тайников, где в детстве тебе доводилось задирать юбку…

II

Если в тебе бьется сердце, вспомни о непристойных минутах детства.

У ребенка различные мгновения разделены:

простодушие

радостная игра

сальность.

Взрослый соединяет эти мгновения: в сальности он обретает простодушную радость.

Сальность без ребяческого стыда, игра без детской радости, простодушие без отчаянного волнения детства — такова комедия, к каковой сводится серьезность взрослых. С другой стороны, святость поддерживает огонь, коим горит детство. Худшее бессилие — это достижение серьезности.

Нагота грудей, непристойность полового органа способны совершить то, о чем в детстве ты лишь мечтала, не в силах ничего поделать.

III

Подавленный леденящим унынием, величественными ужасами жизни! На грани отчаяния. Сегодня я нахожусь на краю пропасти. На границе наихудшего — невыносимого счастья. С головокружительной высоты я пою аллилуйю — самую чистую и скорбную, какую ты способна услышать.

Одиночество несчастья — ореол, облачение из слез, коим ты сможешь прикрыть свою сучью наготу.

Послушай меня. Я тихо говорю тебе на ушко. Признай мою нежность. Голая, ступай этой ночью, исполненной страха, до поворота тропинки.

Вставь пальцы во влажные складки. Как приятно будет ощутить в себе остроту, вязкость наслаждения — сырой, пресный запах блаженной плоти! Сладострастие искривляет рот, жаждущий отдаться страху. В своих чреслах, дважды обнаженных ветром, ты почувствуешь те перегибы хрящей, что позволяют глазным белкам закатываться между ресницами.

В одиночестве леса, вдалеке от сброшенных одежд, ты осторожно присядешь на корточки, словно волчица.

Молния с хищным запахом и грозовые дожди — спутники тревоги, вызванной непристойностью.

Встань и беги — наивная, обезумевшая, смеющаяся от страха.

IV

Настало время быть твердым, мне необходимо стать каменным. Существовать в пору несчастья, под угрозой… непоколебимо смотреть в лицо обезоруживающим случайностям и для этого погрузиться в себя, стать каменным — что лучше соответствует чрезмерности желания?

Чрезмерное сладострастие, воспламеняя сердце, опустошает его и обязывает к твердости. Костер желания придает сердцу бесконечную смелость.

Наслаждаясь что есть сил или опьяняя себя до смерти, ты отвлекаешь жизнь от малодушных опозданий.

Страсти не благоволят слабости. Аскеза — это отдых по сравнению с горячечными путями плоти.

Теперь представь простор, открывающийся несчастью, без какого-либо пристанища для тебя. Тебя ожидают голод, холод, насилие, плен, одинокая смерть… Представь страдание, отчаяние и нужду. Ты надеялась избежать этого упадка? Пред тобою — про́клятая пустыня: внемли этим крикам, на которые никто никогда не откликнется. Не забывай: отныне ты — сука, изнуряемая яростью волков. Это убогое ложе — твоя родина, единственная подлинная родина.

В любом случае, фурии со змеями вместо волос — спутницы наслаждения. Они поведут тебя за руку, опаивая алкоголем.

Тишина монастыря, аскеза, душевный покой предлагаются тем несчастным, кого преследует забота о пристанище. Для тебя же невообразимо никакое пристанище. Алкоголь и желание отдают на произвол холода.

Монастырь мог бы вывести из игры, но однажды монахине нестерпимо захотелось раздвинуть ноги.