Англичанин из Лебедяни. Жизнь Евгения Замятина (1884–1937)

В середине декабря Замятин завершил вторую часть очерка «Москва – Петербург», где снова подчеркивал особый статус Петербурга как столицы русской литературы в дореволюционное время, с некоторым высокомерием описывая то, что ему казалось московским провинциализмом и спесью. Он расценил апрельскую резолюцию Коммунистической партии 1932 года о роспуске РАППа как подтверждение «петербургской линии» в искусстве. Она должна была открыть новую, многообещающую главу в истории советской литературы, в ходе которой вернется жанр исторического романа и возродится лирическое начало в поэзии. Конечно, он не исключал, что эти достижения окажутся недолговечными, но, как он заключил, «есть основания надеяться, что здоровье, молодость советской литературы сделают свое дело. За последний год появилось достаточно симптомов для благоприятного диагноза»[544].

На протяжении последней недели 1933 года Замятины обменивались письмами с Фединым о его предстоящем визите в Париж на Новый год, и Людмила с радостью сообщила, что его виза наконец-то ему выслана: «Увидите, как богата Франция, какие очаровательные французы и какой замечательный Париж. <…> Заезжайте к нам, а потом подумаем, куда Вас устроить»[545]. Замятин отправил друзьям открытки и письма с рождественскими и новогодними поздравлениями и поблагодарил Кунину-Александер за то, что она обеспечила для Ахматовой кредит в Торгсине:

…я вдруг исцелился от ишиаса. Хотя в Брюссельском курорте единственными лечебными водами были вина (строжайше мне запрещенные докторами). После брюссельской постановки (которая, в сущности, была генеральными репетициями) выяснилась необходимость кое-каких перемен в актерском составе; из-за этого выпуск пьесы в Париже откладывается[546].

До самого последнего момента он не терял надежды на то, что «Блоха» будет показана в Париже. Людмила добавила приписку: «Вы – душенька, что послали деньги Ахматовой. <…> Ждем к Новому году Федина (из Италии). Вспомянем Вас, конечно, не раз. Я чувствую себя ниже среднего, а ЕИ – уже стоит на ногах: бодр» [Там же].

В 1933 году число публикаций Замятина заметно сократилось, и почти ничего нового не было напечатано. В декабре вышли еще два перевода его рассказов – «Слово предоставляется товарищу Чурыгину» в «La Revue de France» и «Десятиминутная драма» в «Paris-Soir». Первому рассказу предшествовало вступление за авторством некоего «МП», в котором о Замятине говорилось как об одном из величайших молодых русских авторов. Читателям напоминали, что он был автором «Наводнения», опубликованного там же год назад: «Рассказ, который вам предстоит прочитать, не менее виртуозен; более того, не думаю, чтобы кто-либо до него смог так четко и кратко прочертить траекторию русской революции» [BDIC, dossier 228]. Принимая во внимание то, о чем Замятин писал Булгакову год назад, можно предположить, что под инициалами «МП» скрывался Марсель Прево, чья поддержка на страницах издания наверняка была очень приятна автору рассказа. В январе 1934 года вышло еще несколько его произведений. Одним из них был его шуточный рассказ «Сподручница грешных» в «Les Nouvelles Litteraires» [BDIC, dossier 227]. Статья совершенно иного характера – по российскому кораблестроению – была заказана «Glasgow Herald» и имела следующие подзаголовки: «Повышение производства любой ценой. – Водораздел между двумя пятилетками. – В поисках более высокой производительности. – Невыносимые задержки. – Себестоимость производства. – Без соответствия плану. – Программа на 1933 год. – Последнее из выпущенного на советских верфях»[547].

На Новый, 1934 год Ремизов прислал записку, написанную характерным для него замысловатым каллиграфическим почерком, в которой приглашал Замятиных в гости, напоминая, что дом, в котором он живет (там жил и театральный режиссер Николай Евреинов), располагается близко от дома Анненкова по улице Буало и в двух шагах от улицы Раффе[548]. Вечером 20 января в Париже прошла панихида по Андрею Белому, который умер в Москве 8 января, поэтому запланированная встреча была отложена. 30 января Замятин послал ответное приглашение[549]. Федин, по-видимому, был на этих встречах, так как квартира, которую нашел для него Замятин, располагалась на улице Пьера Герен[550], ответвлявшейся от улицы Буало, – собственно, дом, в котором жили Ремизов и Евреинов, был виден при выходе из парадной двери Федина. Из длинного письма, посланного Замятиным в конце января Куниной-Александер, понятно, что Федин находился в Париже примерно полтора месяца: