Англичанин из Лебедяни. Жизнь Евгения Замятина (1884–1937)

Вечный студент Сеня, погибший на баррикадах в рассказе «Непутевый», – жив до сих пор: это – бывший мой товарищ по студенческим годам Я. П. Г-в. Ни его внешности, ни действительных событий его жизни в рассказе нет – и тем не менее именно от этого человека взята основная тональность рассказа.

Позже он стал основателем секты книгопоклонников. В первые, голодные годы революции он часто заходил ко мне, с ним был всегда полный «куфтырь» книг – они покупались на последнее, на деньги от проданных татарину штанов. И, до неузнаваемости загримированный, он еще раз вышел на сцену в роли «Мамая 1917 года» – в рассказе «Мамай» [Галушкин и Любимова 1999: 163] («Закулисы»).

Замятин также обратился за советом к своему опытному издателю Миролюбову, так как в то время ему настойчиво рекомендовали выпустить сборник рассказов. Миролюбов придерживался твердого мнения, что ему следует подождать, пока появится достаточное количество рассказов, которые можно предложить публике: «Ваше от Вас не уйдет»[48]. Это было своеобразным приглашением больше писать, на которое Замятин немедленно отреагировал. Правда, при этом он описывал Людмиле трудности, все еще возникавшие во время сочинительской работы:

В четверг положил перед собой лист чистой бумаги и карандаш – и сказал: «Ну, дурак, – пиши». Понимаешь, Мила Николаевна – иногда прямо ужас берет вот, когда сядешь перед пустой белой бумагой: что написать? Как можно что-нибудь написать? А потом этот timor primae noctis [страх первой ночи (лат).], так сказать, проходит – и работаешь, если не с любострастием, то во всяком случае – как будто карандаш повазелинен, легко ходит по бумаге.

И вот – за четыре дня – из ничего создалось 25 страниц – 6 глав. Правда, не всеми доволен, но есть места, которые мне нравятся. И это преимущественно неожиданные, необдуманные заранее.

Он извинялся за то, что тщеславно описывает процесс собственного творчества: «Но что ж, Мила Николаевна, делать, когда это единственное, чем я забиваю немного пустой и дырявый мешок теперешней моей жизни»[49]. Своеобразная ласковая форма обращения к жене, которую он здесь использует, станет наиболее употребительной в дальнейших письмах к ней. 22 сентября он закончил работу над своим новым рассказом. Это было во многом автобиографичное повествование о мятеже 1905 года на броненосце «Потемкин». Он сразу отправил рассказ Миролюбову, озаглавив его «Три дня (Из прошлого)».

В сентябре Людмила, видимо, кратко посетила Николаев, а потом туда же приехала мать Замятина. Он был обеспокоен тем, что Мария Александровна пробудет у него всего две-три недели, поскольку не знал, как будет справляться сам после ее отъезда. Однако еще до приезда мать обещала найти для него специально обученную прислугу, и после ее отъезда Агра (Аграфена Павловна Гроздова) приехала ухаживать за Замятиным. С того момента она стала опорой семьи Замятиных, ведя хозяйство в доме вплоть до их отъезда из Советской России в 1931 году. И все же примерно со второй недели октября, после отъезда матери, его стало терзать эротическое томление по отношению к Людмиле, и он писал ей жалобные письма, умоляя снова приехать к нему. Его единственным утешением было то, что новая домработница хорошо ухаживала за ним. Кроме того, он с нетерпением ждал дня, на который был запланирован запуск новых миноносцев, – обещали, что будет присутствовать сам царь (но его не было), и для этого мероприятия нужно было взять напрокат сюртук и цилиндр. Как бы то ни было, запуск посетил декан Боклевский. На пригласительном билете от 18 октября Замятин подчеркнул фразу «с супругою» и добавил восклицательный знак (видимо, выражая им сожаление о ее отсутствии)[50].