Англичанин из Лебедяни. Жизнь Евгения Замятина (1884–1937)

После Николаева Замятина не освободили от рабочих обязанностей, хотя желудок продолжал мучить его на протяжении всех этих лет. В середине апреля 1914 года он был вынужден оставить столичную литературную шумиху вокруг своей прозы и снова отправиться в поездку, связанную с кораблестроением, на этот раз, правда, за границу – в Германию. Его вторая заграничная поездка началась с нескольких дней в Берлине. Как и всем русским путешественникам, ему пришлось привыкать к тому, что календарь в Западной Европе на тринадцать дней отличался от отечественного. Поэтому так же, как и во многих более поздних письмах из-за рубежа, он в первом письме Людмиле использовал двойную систему датировки (здесь неточную), указав дату 14/23 апреля. Еще необычней то, что он придерживался российского времени, указывая его в письмах, как, например: «9 часов вечера (петербургское время)». Он описывает жене свой день: как он провел его в удушающей жаре, покупая одежду для них обоих, и как посетил Тиргартен, восхищаясь его липами и тюльпанами. На следующий день он отправился в зоопарк, где был очарован детенышами африканских антилоп, которые могли вылизывать собственные глаза, и видел кроншнепа с «небесно-синевым» языком. К нему присоединился еще один инженер из Управления торговыми портами Е. А. Романов. Они посетили «Пале де Дане», где его поразило, как танцевали танго, а следующим вечером уехали из Берлина и отправились в порт Штеттин. Вполне вероятно, что его направили туда в связи с контрактом царского флота на строительство огромного ледокола «Царь Михаил Федорович». Работы над ледоколом, который был доставлен в эстонский Таллин в конце года, вел в Штеттине А. Г. Вулкан-Верке[58]. Точно неизвестно, сколько времени Замятин провел в Германии в ту последнюю весну перед Первой мировой войной.

Во время второй летней командировки он примерно десять дней путешествовал по центральной России (в Москву, затем в Нижний Новгород, вдоль Оки в Муром, вдоль Волги в Рыбинск и Арзамас), вернувшись в Санкт-Петербург 9 июня. Находясь в Москве, он попытался найти адрес Бориса Крылова, их с Людмилой друга по революционному прошлому. Письмо к ней от 4–5 июня написано на корме парохода, направлявшегося вверх по Оке, под легким ветерком и среди аромата лесов. Он пишет о том, с каким наслаждением слушал, как нараспев произносит слова «изящная» барышня из Мурома, а после задержался допоздна на палубе, разговаривая с другим местным жителем и заинтересованно записывая слова некоторых песен. Возможность собрать еще больше подобных материалов, продолжая путешествие на пароходе, приободрила его, несмотря на то что поездка на завод в Кулебаках оказалась ужасной. Пароход опоздал на 12 часов, невообразимо кусались комары, каюту дали сырую, плохо пахнущую и расположенную прямо напротив бильярдной, при этом еще и плотники начали работать с самого раннего утра[59].

В июле Замятин уехал в Лебедянь, чтобы пару недель отдохнуть в тишине. Его попутчиком в поезде был приятный генерал, с которым он обсуждал политику, недавнее почти смертельное покушение на Распутина, совершенное женщиной, а также забастовку в Санкт-Петербурге, в ходе которой тысячи рабочих вышли на улицы, чтобы поддержать работников нефтяных промыслов в Баку, пострадавших от притеснений полиции. Возможно, одним из предметов обсуждения «политики» стало и убийство эрцгерцога Франца Фердинанда 28 июня в Сараево. Дома он проводил время, разгуливая в теннисной рубашке, играл в крокет, читал Чехова в тени, чтобы укрыться от жары, и собирал и ел созревающие груши и яблоки с предсказуемыми последствиями для своего желудка. Несмотря на физический комфорт, его письма к Людмиле были полны жалоб: «Ай, миленькая, – презираю Лебедянь, как Вы, также. <…> Ужасно, миленькая, ужасно: какая презренная Лебедянь»[60]. На этот раз его недовольство, судя по всему, было вызвано огромными блохами, которые мешали ему выспаться. В это время Людмила была на Урале, в Златоусте, со своей семьей, как обычно, проводя отпуск без него. Конечно, к 25 июля главной темой его писем стала надвигающаяся война – из-за нее поезда стали ходить менее регулярно и могла закрыться ежедневная газета «Речь», которую он всегда честно пытался читать в поездках и которая теперь вступила на путь, как он выразился, более «потреотического» курса. В период между 1906 и 1917 годами газета была органом партии кадетов. Чтение Замятиным «Речи», по-видимому, отражает явный сдвиг в его политических взглядах от юношеских социалистическо-революционных идеалов к более умеренному социализму. Летом 1914 года патриотизм был разлит в воздухе: «Вчера в Лебедяни все, кроме меня, ходили с портретами, флагами и кричали ура. А я сидел в доме и писал»[61].