Англичанин из Лебедяни. Жизнь Евгения Замятина (1884–1937)

В «Островитян» вошел весь предыдущий опыт жизни Замятина в Англии, от топографии Ньюкасла и его пригородов до губ матери Кембла леди Кембл («похожих на червей»), явно списанных с лица леди Нобл, вдовы старого друга и бывшего делового партнера лорда Армстронга сэра Эндрю Нобла[100]. Благодаря своему языковому чутью Замятин безошибочно передает свойства английской речи для русского читателя. И так же, как «Петербургские повести» представляют собой фундаментальный сдвиг в развитии Гоголя как писателя после сказочной прозы с элементами украинского фольклора, «Островитяне» знаменуют собой значительный отход Замятина от его предыдущих произведений. Писатель перестает описывать российскую глубинку, его проза теряет ранее свойственную его стилю «народность»: теперь из-под его пера выходят сказки о городе, где языковые средства используются более экономно, а в организации повествования видны элементы модернизма. И примечательно, что во многих проявлениях – как стилистических, так и тематических – его сатира на буржуазную Англию в «Островитянах» становится прямым прообразом антиутопического романа «Мы», несмотря на то что действие романа развивается в далеком будущем, в котором безошибочно угадываются черты послереволюционной России.

У Замятина оставалось не так много свободного времени для творчества, так как он был постоянно занят своими служебными обязанностями. В ходе поездки в Британию он стал свидетелем стремительного развития инженерной мысли, которое и обеспечило победу союзникам. Во время Первой мировой войны север Англии внес ключевой вклад в события военных лет, только на верфях Тайна было построено ИЗО новых судов, причем на 1917 год пришелся пик этой поразительной производительности. На торжественном собрании, состоявшемся в Ньюкасле в июле 1919 года, была зачитана телеграмма короля, в которой он поздравлял инженеров и судостроителей северо-востока с их потрясающими достижениями. Тогда же было отмечено, что налеты цеппелинов прерывали ночные рабочие смены только пятнадцать раз, причем самый длинный вынужденный перерыв в шесть часов пришелся на 2 апреля 1916 года, менее чем за две недели до прибытия Замятина. «Остается загадкой, почему нас не бомбили чаще и не нанесли больше повреждений», – заметил один из выступавших на собрании. Сохранился отчет, передающий содержание речи сэра Джозефа Маклая по этому случаю:

В конце 1916 года условия в стране были тревожными, и, по его мнению, в то время никто не оценил, насколько страна зависела не только от флота, но и морской торговли. <…> Не корабли военно-морского флота становились целью для подводных лодок; <…> враги поняли, что страна крайне зависела именно от торгового морского флота, и что если его уничтожить, мы, а также наши союзники, с которыми мы были так тесно связаны, останемся без пропитания [Victory Meeting, 58, 95].

Большое значение Ньюкасла на международной арене подчеркивалось тем, что в 1920 году там все еще находились консулы и вице-консулы, представлявшие 23 различные страны Европы, Америки и Ближнего Востока [Ellis 1920: 95]. Поскольку на кораблях и военных заводах работало много иностранцев, была введена система строгого надзора на случай подрывной деятельности или шпионажа. В реестре иностранцев компании «Уолл-сенд Слипвей и Инджиниринг» были указаны данные обо всех иностранных гражданах, нанятых на работу, и главе местной полиции сразу сообщалось даже об одном дне пропуска [TYNE and WEAR, Register of Aliens, DS/WS 23].

Замятин писал Людмиле, как ему приходилось регулярно посещать четыре различных завода, а также иногда ездить на два других, при этом добираться до каждого приходилось по 40–50 минут. Вот как проходил его типичный день:

После чаю утром сажусь за расчеты – часа на 1½-2; завтракаю, еду на завод; возвращаюсь часов в 7, обедаю; после обеда часто приходит помощник мой, механик, и тоже всякие деловые разговоры на час, на два. Сейчас, впрочем, самое тяжелое время: утверждение чертежей.