Английские письма или история кавалера Грандисона

Ахъ! моя дорогая Клементина. И вы думаете, что я не проникла ваши мысли? Естьлибъ вы никогда не звали Г. Грандиссона; то не имли бы отвращенія принять на себя званія Графини Бельведере.

И вы можете думать, Сударыня…

Такъ точно, моя любезная, моя молодая пріятельница, я ето думаю.

Любезная госпожа Бемонтъ, вы не знаете, что я вамъ сказать хотла.

Нсколько нужно отъ васъ откровенности, дорогая Клементина. Не ужели любовь никогда оной имть не будетъ?

Какъ? Сударыня. Человкъ различнаго исповданія, упорной въ своихъ заблужденіяхъ, не оказавшій мн нималйшаго чувствованія любви, словомъ, человкъ такой породы, которая моей не стоитъ и при томъ тотъ, коего все щастіе и имніе по его собственному признанію зависятъ отъ милости его отца, и отца такого, которой ничего не жалетъ на свои веселости! гордливость, порода, долгъ и законъ, все сіе не защищаетъ ли меня предъ вами.

И такъ я могу теперь безопасно хвалить Г. Грандиссона.

Вы меня обвиняли несправедливымъ противу его предубжденіемъ. Теперь хочу я вамъ показать, что инной мущина бываетъ иногда пророкомъ для женщинъ ему единоземныхъ. По словамъ всхъ его знающихъ, коихъ я видла или слышала, представлю я вамъ его свойства: Англія въ сіе столтіе не произвела еще ни одного такого, которой бы ей приносилъ столько чести. Онъ честной человкъ, говоря въ самомъ обширномъ смысл сего слова. Естьлибъ нравственныя добродтели и законъ въ людяхъ изтребилися; то можно бы ихъ было обрсти въ немъ безъ гордости и тщеславія. Въ какомъ бы мст онъ ни показался, то всегда ищутъ его знакомства и уважаютъ его люди благоразумные добродтельные и вс т кои отличаются по своимъ чувствованіямъ и просвщенію: онъ благодтельствуетъ всмъ, не различая состояній, сектъ и народовъ. Самые его соотечественники за славу поставляютъ имть къ себ его дружбу; они пользуются ею для возстановленія къ себ доврія какъ въ путешествіяхъ, такъ и въ прочихъ длахъ, особливо во Франціи, гд не мене его уважаютъ какъ и въ Англіи. Онъ произходитъ изъ лучшихъ Аглинскихъ фамилій и можетъ имть первыя чины въ своемъ отечеств, когда захочетъ оныхъ. Я освдомилась, что ему предлагаютъ уже нкоторыхъ изъ знатнйшихъ наслдницъ. Естьлибъ онъ не рожденъ былъ для богатствъ; то могъ бы себ любую изъ нихъ выбратъ. Вы согласитесь въ томъ, что онъ великодушенъ, мужественъ и прелстенъ…

О! дорогая госпожа Бемонтъ! сего уже много, очень много!… Однако я его познаю при всякой черт. Мн не возможно доле вамъ противиться. Я признаюсь, признаюсь, что сердце мое сотворено не для иннаго кого, а для Г. Грандиссона: теперь: же, когда я несумнваюсь, чтобъ не родители мои поручили вамъ получить отъ меня сіе признаніе; то какъ могу перенести ихъ взоры? Я не могу сказать, что вы не получили отъ меня признанія съ доброй моей воли и безъ всякихъ условій, но чтобъ они по крайней мр знали, сколько я боролась съ страстію, коею себя укоряю, и которая столь мало приличествуетъ дочери ихъ крови. Я вамъ дамъ способъ ихъ о всемъ извститъ.

Во первыхъ, какъ вамъ извстно, онъ сохранилъ жизнь дражайшему изъ моихъ братцевъ, и мой братъ признался, что естьлибъ послушалъ совта столь врнаго друга: то не впалъ бы никогда въ ту опасность, отъ коей обязанъ сталъ ему своимъ избавленіемъ. Батюшка и матушка представя его мн, приказали его почитать за четвертаго брата, и съ того самаго времени не могла я думать, чтобъ имла только трехъ братьевъ. Случилось при томъ и то, что избавитель моего брата показался мн человкомъ самымъ любезнымъ, кроткимъ и мужественнымъ изъ всхъ. Вс мои родственники осыпали его, такъ сказать, своими ласками, упущены были вс домашнія обряды и вс чины, употребляемыя съ иностранцами. Онъ казался между нами столь же вольнымъ и дружелюбнымъ, какъ будтобъ принадлежалъ намъ. Братъ мой Іеронимъ непрестанно мн говорилъ, что всемъ сердцемъ желаетъ онъ видть меня супругою его друга. Никаая инная награда, казалось, неприличествовала Г. Грандиссону; и братъ мой, имя о мн столь лестныя для меня мысли, одну меня почиталъ способною оказать при семъ всю достодолжную его Кавалеру благодарностъ. Мой духовникъ, своими опасеніями и нападками боле еще умножилъ мое уваженіе къ тому человку, коего оныя, казалось, оскорбляли. Впрочемъ его собственныя поступки, безкорыстность и почтеніе много способствовали моей къ нему привязанности. Онъ всегда со мною поступалъ какъ съ сестрою, искренно и дружески, когда по добродушію своему захотлъ заступить при мн мсто учителя. Какъ же могла я вооружаться противъ такого человка, которой мн ни чемъ не могъ внушить недоврчивости къ себ?