Английские письма или история кавалера Грандисона

Нкогда вознамрясь изслдовать свои чувствованія, попрошу я у него, подумала я въ себ, позволенія жить съ ними посл ихъ брака: ахъ! Чего ожидала я отъ сего требованія? Ничего опричь невиннаго, врьте мн. То чего желала, было сдлано, ето такая милость, которую я почитала нужною къ моему благополучію. Однако, стократно на день себя я спрашивала, щастливали я? Нтъ; станули меньше любишь своего попечителя? Нтъ. Любезне ли мн стала Милади, за то что для меня испросила такую милость? Мн кажется что я ей боле и боле удивляюсь, и чувствую вс ея милости; но незнаю что то еще ощущаю. Мн кажется что любя ее много желалабы иногда любить ее мене. Неблагодарная Емилія! И тогда я весьма себя укоряла. Конечно, Сударыня, сожалніе много походитъ на любовь: ибо въ то время какъ неизвстность ваша продолжалась, то думаю что больше самой себя я васъ любила: но когда увидла васъ щастливою, и когда не осталось мн причины сожалть о васъ; то, о какая ненавистная я двка, казалось мн что я иногда бы за удовольствіе почла, естьлибъ могла васъ чемъ нибудь унизить. Не ужели теперь вы меня не ненавидите?

Нтъ, нтъ, Емилія. Мое сожалніе, какъ ты говоришь, усугубляетъ мою къ теб нжность. Продолжай любезная двица. Душа твоя есть отверстая книга природы. Дай мн прочесть въ ней и другую страницу; и положись на нжнйшее мое къ теб благорасположеніе. Я прежде самой тебя знала, что ты любила своего попечителя.

Прежде самой себя, какъ етому статься, Сударыня… И такъ я недопускала до того, чтобъ мн предлагали о томъ вопросы. Какъ, Емилія? Нжность къ попечителю своему въ теб усугубляется, а къ Милади Грандиссонъ нтъ, хотя она иметъ къ теб_всю должную дружбу! Не ужели зависть въ сердце твоемъ смшивается съ удивленіемъ? Ахъ! безразсудная, безчувственная двица! когда кончатся твои дурачества? Боже мой! Естьли я какъ теперь буду игралищемъ моихъ страстей, то не сдлаюсь ли самою неблагодарною изъ покровительствуемыхъ? не привлеку ли на себя ненависти моего попечителя, вмсто его благорсположенія? Не почтутъ ли меня вс люди презрительною? И какой же будетъ конецъ всхъ такихъ нещастныхъ для меня предположеній? Однако я не упустила такимъ образомъ себя извинять ибо была уврена что ничего худаго не заключалось въ моихъ предначинаніяхъ: я знала что единое мое желаніе стремилось къ тому, чтобъ видть себя любиму отъ моего попечителя и чтобъ его могла любишь. Но что же? помыслила я напоследокъ; могу ли я себ позволить любить человка женатаго, и женатаго при томъ на моей пріятельниц? Иногда такая мысль приводила меня въ трепетъ, ибо обращала я свои глаза на минувшее время и говорила себ: было ли за годъ предъ симъ теб позволено, Емилія, простирать столь далеко свои желанія, какъ теперь? Нтъ, отвчала я на собственной свой вопросъ. Не ясно ли сімъ показывается теб путь, которой бы, теб надлежитъ избрать на другой годъ? При семъ ршилась я предложить нкое обстоятельство Доктору Барлету отъ имени трехъ особъ, кои какъ думала, были знакомы моей горнишной; есть дв молодыя двушки и одинъ молодой мущина, которой живетъ въ одномъ съ ними дом; етотъ молодой мужчина склоненъ къ одной изъ тхъ молодыхъ двицъ; другая зная ето самое, хотя и не способна ни къ какой преступнической мысли, но чувствуетъ что уваженіе ея къ тому молодому человку возрастаетъ, и начинаетъ страшиться не должна ли чемъ осуждать свое сердце. Какое бы мнніе могъ обьявить Докторъ въ такомъ случа, спросила я его ихъ именемъ? И подлинно какое было его мнніе, моя любезная? Я со всемъ глупа что предложила ему такой вопросъ. Онъ точно ето угадалъ, я еще сіе повторяю. Естьли вы, Сударыня, могли угадать, хотя вамъ такого вопроса не предлагали; то ему безъ труда должно было ето угадать. Мы молодыя двушки думаемъ что никто насъ не видитъ, когда прикрываемъ рукою свои глаза. Словомъ Докторъ обьяснился, что усугубленіе такого почтенія есть начало любьви. Изъ чего слдовало, что рано или поздо та молодая двица стараться будетъ вредить своей пріятельниц, хотя теперь и одна таковая мысль приводитъ ее въ трепетъ. Онъ желалъ, чтобъ Анна увдомила его,что будетъ предостерегаться отъ возраждающейся страсти, которая, говорилъ онъ, можетъ чрезвычайно вредитъ ея сердцу, и не доводя ее до желаемой цли, составить нещастіе благополучной чет, которая, по моему показанію, достойна жребія, коимъ наслаждается. Наконецъ сказалъ, чтобъ ей совтовали оставить свой домъ и для своей же чести и покоя удалиться отъ онаго какъ можно на большее разстояніе. Поврьте мн, Сударыня, такое ршеніе чрезвычайно меня устрашило. Я бросила свои бумаги въ огонь и съ тхъ поръ какъ ихъ у меня нтъ, не имю я ни мало покоя. Любезная Милади Грандиссонъ, думала я непрестанно, ежели вы по благодушію своему нсколько меня ободрите; то я открою вамъ мое сердце. Должно же когда ни будь вамъ слышать о моемъ дурачеств и слабости. Теперь, Сударыня, простите меня, храните мою тайну, и скажите что мн должно длать.