Ну, думаю, дела! Как это он так напился? Помог ему встать. Смотрю, он немного голову поранил. Но, слава богу, не сильно. Поставил его на ноги. Он делает три шага и снова падает. Теперь уже на свой зонтик, за который мне все уши прожужжал, что в «Селфридже» его купил. Ну, зонтик, конечно, сломался.
Снова пытается встать и говорит мне: «Да помоги ж ты мне, в конце концов. В туалет пойду».
Я его опять на ноги, поднял и, думаю, надо его до туалета проводить.
Выходим на кухню, а там студенты сидят, завтракают. Они нам: «Хело!» А Гена им: «Хело, хело, – и в сторону туалета рукой машет и говорит, – туалет».
«Да молчи уже», – рычу на него.
А он мне: «Я вежливый».
Ну, я его оставил в туалете, а сам в комнату вернулся.
Сижу, курю. Через несколько минут он возвращается, а штаны спущены. Зад голый, и это он через всю кухню в таком виде прошел! Представляешь?
Короче, я ему говорю: «Посмотри, что натворил! Проспишься – все убирать будешь. А он мне: « Ничего я убирать не буду. Я – барин! Я – барин!»
Вот я до сих пор не могу понять, как это он так напился? У нас вечером еще одна бутылка вина оставалась. Видимо, Генка ее с утра, пока я спал, сам и бухнул.
Ну, слушай дальше. На следующий день он просыпается, глаза перепуганные, красные, рожа перекошенная, голова разбита, локоть поцарапанный – еще тот видок. Что жена звонила, не помнит, и что он ей наговорил, тоже. И так бедняга испугался, что мне уже его почти жалко стало. Но я вида не показываю и дальше его спрашиваю: «А ты помнишь, как вчера с голым задом из туалета вышел и мимо студентов прошел?»
«Да ты что!? – говорит. У него аж дыхание перехватило: – Не может быть!»
В общем, стали мы убытки подсчитывать. Вернее, не мы, а Генка. Ключ потерял, зонтик сломал, ножка от стола отлетела, очки пропали, и тридцать фунтов найти не может.
А тут как раз дождь перестал. «Ладно, – говорю, – не расстраивайся. Собирайся, пойдем этюды писать».
Пошли мы в Кенсингтон Гарден. Я место нашел и начал работать. Краем глаза смотрю, Гена тоже пристроился. Через некоторое время гляжу – он уже куда-то делся.
Час, другой прошел, я почти этюд написал, как вдруг он появляется. Взгляд такой ясный и кротость в лице.
«Где ты был, барин?» – говорю.
«В русскую церковь ходил».
«Грехи замаливал, что ли?» – спрашиваю.
«Грехи, грехи, – передразнивает он меня. – Свечечку поставил, постоял, подумал. Тебе вот тоже не мешало бы сходить».
«Ладно, – говорю, – схожу как-нибудь». Чтобы отстал, а то еще сейчас потянет.
Собрались и пошли домой. Прошли через весь парк, ну ты же знаешь, и только на Портленд Роуд вышли, как прямо перед нами темно-синяя Альфа-Ромео останавливается. Человек в машине стекло опускает и рукой нам машет. Ну, уж очень приветливо. Мне это странным показалось. А Генка смотрит на него и себя в грудь тычет, меня, мол, что ли зовешь? Тот в машине ему головой кивает: «Тебя, тебя». Дверцу открыл и в машину приглашает.
Я примерно догадался, что к чему, но смотрю, что дальше будет…
Не перебивай. До конца дослушай. Потом будешь спрашивать.
Так вот, Генка весь так услужливо изогнулся, лицо просветленное, после церкви же, головой кивает и говорит, на себя показывая: «Russian artist»[25]
.Мужик тоже закивал и опять в машину зовет. Тогда Акишин предупредительно так наклонился вперед, – это надо было видеть! – и мелкими шажками к машине приблизился. Затем аккуратно бочком присел на переднее сидение. Тот мужик обрадовался, потянулся назад, что-то достал, шмотку, что ли, какую-то, и на колени ему положил.
Ну, я дальше не стал смотреть – вперед пошел.
Минут через десять он меня догоняет. Идет рядом, такой надутый, молчит. Ну, а мне же интересно, что там дальше было. И я так шлангом прикинулся и спрашиваю: «Как это ты, не зная языка, с ним столько разговаривал?»
«Ну, во-первых, я тебя догонял, – говорит. – Ты же вперед рванул».
«Ну…?»
«Что ну? – он совсем насупился и говорит: – Итальянец… Голубой оказался… Куртку мне “Версаче” предлагал».
«Ну, а ты не взял почему?» – спрашиваю.
«Ты чего, больной что ли, или прикидываешься? Говорю ж тебе, голубой!»
И тут как взорвется – и куда вся кротость делась? – «Вот падло, представляешь! Да я ему как врежу!»
Ты понимаешь, без смеха до сих пор вспоминать не могу. Потом он ходил и весь следующий день еще повторял: «Да я б его в морду!»
Вот такая, оказывается, история. Хорошо бы, конечно, еще Геннадия послушать. А надо ли?
Смотрю, у Андрея на лбу возле волос полоска лейкопластыря.
– А это что такое?
– Ну, ты ж знаешь, как на этюдах, идешь – в сторону смотришь, а тут столб. Вот и ударился.
– Ну, я надеюсь, что ты, как настоящий англичанин, со столбом поздоровался?
– …
Скоро Новый год. И Рождество, кстати, тоже.
Но мы не празднуем Рождество. Мы за этим праздником наблюдаем со стороны. Он для нас как подготовка к Новому году, как генеральная репетиция, на которой мы присутствуем.
А вот Новый год – это праздник. Это и радость, и грусть, и надежда. Поэтому должно быть празднество. И совсем в такой день не хочется быть одним. Я звоню Наташе и приглашаю ее с сыном приехать к нам.