Анимация от Алекса до Я, или Всё включено

То он проникнется тёплыми чувствами к отдыхающим, прохаживается чёрной-тенью среди загорающих, пытается пошутить в духе Чарли Чаплина, а минует полчаса и он, выжимая одежду и сливая из туфлей воду, кроет «факин пиплов» предпоследними словами, сотрясая воздух клятвами мести.

То он вздумает, из благих побуждений, поддавшись благородному стремлению сделать сюрприз — обновить истёртую сеть на воротах для водного поло. Мысль только появилась где-то в засаленной черепушке, ещё не оформилась надлежащим образом, как старая сеть энергично срезается, а новой ведь никто: «Йа, аминокуюм, что это, катастрофа, йя», — не додумался разжиться. У Боба срочно появляются неотложные дела, требуется произвести ревизию уборной и отдохнуть на матрасах после столь напряжённой работы ножницами, и приходится Алексу экстренно латать из обрывков нейлона жалкое подобие, вместо того чтобы соснуть заслуженный часок после обеда.

Или вдруг уйдёт вместе с ключом из анимационной комнаты в неизвестном направлении, заперев её, и Алекс, как ниндзя-проклинатель, лезет через стену, перебрасывает 40 макаронин для аквааэробики через перегородку, и ползёт впопыхах обратно, чтобы успеть вовремя начать активити.

Единственное, в чём Боб оставался неизменным — это стойкая неприязнь к представителям других рабочих подразделений. Охрана, уборщики, мудуры — работники ресепшена, кухнари, снабженцы, техники и т. д. — все они были неверными сынами аллаха, абсолютной неровней, не стоящие и ногтевого огрызка, и любое мирное общение с нашей стороны с обслуживающей братией вызывало гневное порицание шефа. Здоровался, заискивал и принимал за людей Кал Калыч только начальствующих менеджеров.

Если же Боб планировал сделать что-то потрясающее самостоятельно, мы знали, что следует готовиться к худшему. Редко какое дело представало и в половине завершённости, если за него брался Боб. Если он загорался что-то смастерить собственноручно, то жди впустую переведённого материала, сломанных инструментов и израненного Боба. Так что помимо своей работы, приходилось расхлёбывать его косяки и следить за его творческими порывами, приводящими к хаосу и энтропии.

Особую опасность Боб представлял во время комедийного шоу. К нему он готовился с нехарактерным волнением, переживая, соберётся ли публика в достаточном количестве. Он полагал, что чем больше придёт людей на шоу, тем вероятней, что какая-то часть досидит до конца представления. Логическое умозрение не всегда срабатывало. Боб агрессивно переживал такое непостоянство публики, хаял тупых примитивных зрителей, не умеющих оценить его артистический талант. И если к концу этого шоу со сцены были видны во множестве пустые стулья, то он напивался в гримёрке, пребывая один среди разбросанных костюмов и реквизита, а на следующей день вовсе не появлялся в отеле вплоть до вечера.

Конечно, у какого-нибудь сельского жителя из глубинки алтайских деревень, не искушённого чудесами ю-туба, продукцией современных развлекательных телеканалов, может и достало бы терпения досмотреть до конца действие сценок. В которых главным персонажем, а иной раз и единственным, неизменно являлся Боб, а псевдопрофессиональные артисты, лениво и в меру своих возможностей подыгрывали ему в духе ранней советской самодеятельности. Большинство же, не желая вникать в смысл турецкого юмора, набранный из бородатых эстонских анекдотов, предпочитало весело провести время в баре. Поэтому к концу представления оставались только потерявшие на время смысл земного существования, или заснувшие от скуки, или сильно захмелевшие категории граждан. Ну и может, кто ещё из журнальной братии, пишущей очерки о деградации вечерних развлекательных программ на побережье Кемера.

Иногда бывало, что Боб сильно затягивал с началом шоу, сначала дожидаясь, пока не соберутся все розовчане. Потом он не мог найти микрофон, в который минуту назад торжественно, чуть дрожащим от волнения голосом, объявлял, что мы начинаем шоу. Потом найдя его, уже ругался с ди-джеем Джаном, что тот поставил не тот трек. Затем заново ругался, объясняя, что первый трек был верный, просто его запутали салаки, йя, постоянна пряча микрофон в карман его фрака. Поэтому, когда шоу уже начиналось, выяснялось, что смотреть-то его и некому, стулья уже пустовали.

Боб считал, что это целиком наша вина — мы плохо провели энтранс и не смогли собрать нужного количества людей. А то, что он, взвалив на себя все главные роли, не делясь ни с кем, не успевает переодеться между ролями, отчего по десять и более минут сцена пустует, совершенно не учитывалось. Более того, отдыхающие не понимали о чём идёт речь в самих сценках, поскольку главный действующий персонаж вещал в монологах исключительно на турецком и немецком.

Самый любимый скетч Боба назывался «tuvalet», что переводится равнозначно звучанию. Боб совал этот скетч в начало каждого комедийного шоу, порой два раза в неделю, не понимая, что этот апофеоз пошлости распугивает зрителей, которых надо мягко вводить в суть происходящего, а не начинать с туалетного юмора.