Анхен и Мари. Прима-балерина

– Да что же ему неймётся?! – пробасила Александра Николаевна.

– Поедом меня ел сегодня, ей Богу, поедом! "Кто виноват? Где подозреваемый? В императорском театре двойное убийство, а Вы замять хотите?!"

– Ирод!

– Грозился расправой, если не оформлю всё честь по чести, – продолжал дознаватель. – Расправой, да-с.

Господин Громыкин искоса поглядывал на супругу, пытаясь определить, насколько она прониклась его горестями.

– Сам государь-император интересовался. Ждёт от меня дела раскрытого. Во как! – значительно произнёс он и снова застегнул ворот.

– Ну, так найди им супостата, Фёдор Осипович, родной мой. Найди! – потребовала Александра Николаевна. – А как найдёшь, так сразу и чин генеральский получишь.

Дознаватель поперхнулся, закашлялся и покраснел.

– Бог с тобой! Какой из меня генерал? Я ведь не дворянин, – произнёс он, сглотнув.

– Папа, из тебя бы получился самый лучший генерал на свете, – сказала Дуняша. – Честно, честно!

Господин Громыкин улыбнулся, погладил младшую дочь по голову и вздохнул. Одна радость на свете – Дуняша.

– Фёдор Осипович, не боги горшки обжигают. Служи, выслуживайся, кланяйся кому следует, и будет тебе генеральский чин. А там глядишь, и почёт, и уважение, и жалование достойное. Вот тогда мы Настю замуж и выдадим. С хорошим приданым и её возьмут в жёны. Служи! – потребовала супруга.

– Да что мне остаётся, душа моя? Служу, – ответил Фёдор Осипович. – Нашли мы супостата, нашли. Это главный балетмейстер убил прима-балерину, отравил то бишь.

– Да неужто?! – пробасила Александра Николаевна.

– Он самый, даже не спорь. Сама посуди – две любовницы, жена, дети малые. Как тут с ума не сойти, да и убивать начать?! Он это, ей Богу, он!

* * *

После службы господин Самолётов вызвался проводить Анхен. Она не возражала. Они решились прогуляться. Анхен любила это время года в родном городе. Петербург весной был особенно хорош. Природа просыпалась от зимней спячки. Речки и каналы вскрылись – тут и там плавала ледяная крошка и крупные осколки льда. Воробьи радостно прыгали по гранитным набережным, освобождённым от снега. Анхен улыбнулась этой милой картине и прищурилась заходящему за купол собора солнцу.

Господин Самолётов стоял рядом с Анхен и тоже смотрел на заходящее солнце.

"Я тебе ничего не скажу,

И тебя не встревожу ничуть,

И о том, что я молча твержу,

Не решусь ни за что намекнуть.

Целый день спят ночные цветы,

Но лишь солнце за рощу зайдёт,

Раскрываются тихо листы,

И я слышу, как сердце цветёт.

И в больную, усталую грудь

Веет влагой ночной… я дрожу,

Я тебя не встревожу ничуть,

Я тебе ничего не скажу".

Анхен посмотрела на молодого человека. Щёки Ивана Филаретовича покрылись румянцем. Каштановые волосы слегка растрепались.

– Кто написал сей дивный стих? – спросила барышня.

– Афанасий Фет. Но я могу подписаться под каждым его словом. Ах, впрочем, нет. Скажу. Всё скажу. Я Вас люблю, – промолвил господин Самолётов с жаром.

Грустные библейские глаза его озарились надеждой.

– Анна Николаевна, Вы выйдете за меня замуж?

– Иван Филаретович, Вы опять? Ведь договаривались мы уже об этом. Просто коллеги. Просто друзья. А Вы замуж? Когда Вы уже угомонитесь?

– Отчего Вы не хотите стать моей женой? Не понимаю, – спросил господин Самолётов и обиженно сложил пухлые губы трубочкой.

– Да всё оттого же. Забыли? Клеймо позорное на нас с сестрой лежит. Неужели сие не останавливает Вас? – спросила Анхен.

– Нисколько. Это Вас тормозит почему-то.

– И что скажут Ваши родные, когда узнают, что мой папенька помогал убивать царя? – спросила Анхен.

– Господи, Анна Николаевна, и сестра, и мама о Вас уже наслышаны. Что им за дело до позора Вашего папеньки?

– А мне есть дело, – упрямо сказала барышня и подняла вверх подбородок.

– Пожалуй, я помогу Вам, Анна Николаевна. Помогу. Вот увидите, – сказал господин Самолётов, решительно взял Анхен за руку и повёл дальше вдоль набережной.

– Это как же Вы мне поможете, интересуюсь? – не выдержала Анхен.

– Да очень просто. Я сниму с Вас груз ответственности за деяния Вашего отца. Вытру воображаемое позорное пятно напрочь! Подчистую! С корнем выдеру, если понадобится.

– Вы для начала со своей семьи позор снимите, а потом уж принимайтесь за мою, – сказала Анхен и выдернула руку.

Она ушла вперёд. Господин Самолётов остался стоять на месте – бледный, как мертвец.

– Если Вы про то, что отец мой разорился и пустил себе пулю в лоб, то я не переживаю и считаю этот эпизод из его книги жизни, – сказал господин Самолётов, догоняя строптивую барышню. – Меня он ни в коей мере не характеризует. За двадцать шесть лет честь свою я не испачкал. Нет человека на всём белом свете, что мне указать может на стыдный поступок. Нет такого.

Господин Самолётов остановился и остановил Анхен, придержав её за локоток.

– Вы верите мне?

– Да разве можно в этом бренном мире верить? Каин Авеля убил, а Вы говорите, – сказала Анхен, рассмеявшись, и пара двинулась дальше.

– Добрый вечер, молодые люди, – сказала госпожа Вислоушкина, как только они остановились у арки трёхэтажного дома на Гороховой улице. Как будто специально поджидала их.