Анна Ахматова. Я научилась просто, мудро жить…

Именно в эту пору исступленно работавший Модильяни создает портреты знаменитого мексиканского художника Диего Риверы – того самого, что являлся в «Ротонду» в обществе своего приятеля Л. Троцкого, Жана Кокто, Фрэнка Хэвилэнда, замечательного русского художника Льва Бакста – одного из творцов того, что назвали во всем мире «дягилевским балетом», портрет своего русского друга Моше Кислинга, многочисленные портреты продавщиц, служанок, детей, музыкантов, художников, портрет Жака Липшица и его жены Берты, бесчисленные портреты женщин (Антония, мадам Помпадур, официантка в полосатом фартуке – богема), и среди них – портреты главной из женщин, Беатрис. Похоже, что именно в эту пору рождается настоящий – во всяком случае, тот, что лучше всего ныне известен – портретист Модильяни. В эту пору растет и его известность, но до настоящей материальной самостоятельности ему еще, конечно, далеко. Да и потом – сколько должен зарабатывать человек, которого мусорщики поутру вытаскивают из ящика, где он проспал всю ночь сном младенца, упав туда с вечера мертвецки пьяным? Дуглас вспоминает, как Моди выкрикивал строки Рембо в кафе папаши Юбера, как они вдвоем попеременно читали Лотреамона на Монмартрском кладбище над могилами Гейне, прекрасной княгини-польки Салтыковой-Потоцкой и пушкинского друга Якова Толстого:

«Я увидел перед собою надгробье. Я услышал, как светлячок, что был громаден, как дом, сказал мне: «Прочти эту надпись. Я тебе посвечу. Ты увидишь, что это не я учредил этот высший порядок…».

В могиле был юноша, убитый болезнью за то, что не молился усердно».

Де Вламинк вспоминает, как Модильяни делал наброски за столиком «Ротонды» и царственным жестом тут же раздавал их посетителям, точно миллионер, раздающий банкноты. Мы могли бы тут сделать поправку – «пачки банкнот»… Вспоминают, каким он бывал любезным, и щедрым, и тонким, и благородным – пока не достигал определенной степени опьянения, после которой становился и сварливым, и злым, и неприятным. Беатрис недаром говорила, что он «и жемчужина и поросенок»; Боже, как разозлилась на «циркачку» Ахматова, прочитав об этих ее словах полвека спустя! Конечно, у Амедео бывали ссоры с Беатрис – и наедине, и на людях. Иногда он ревновал ее к кому-то на Монпарнасе – может, не без оснований. Может, и это все было полезно для его художества (кто скажет?): во всяком случае, он работал все больше и все лучше. В ноябре 1915 года он писал матери:

«Это просто преступление, что я так долго не давал знать о себе. Но… столько всего… Во-первых, изменился адрес: площадь Эмиля Гудо, 13, XVIII округ. Несмотря на все эти хлопоты, дела идут, в общем-то, сравнительно неплохо. Я снова пишу картины, и их покупают. Это уже немало…».

Картины его покупал Поль Гийом. И была у него в то время любовь…

Шла война, и одно время он хотел даже уйти в армию. Но не ушел. Он был иностранец. Брат у него был пацифистом-социалистом. Да к тому же в Италию было не так-то легко добраться. Самого его не интересовали ни социализм, ни пацифизм, ни война. Точнее, у него была своя борьба, достаточно жестокая и, как считают многие, важная – борьба за свое место в искусстве, битва за самовыражение. К тому же вряд ли ему, как и вояке Сутину, который попытался тогда вступить в армию, доверили бы оружие. Иным из русских эмигрантов, впрочем, удалось тогда уйти на фронт. Их могилы – в одной из них зарыта рука Зиновия Пешкова – разбросаны по всей восточной границе Франции…

В 1916-м они окончательно разошлись с Беатрис. Для Модильяни начались новые скитания. В том же году Кислинг представил ему молодого поэта-изгнанника Леопольда Зборовского, который взял Модильяни под свою опеку, став не просто продавцом его картин (маршаном), но и его другом, защитником, благодетелем. По некоторым источникам, это жена Фужиты, занявшаяся в то время делами своего мужа, посоветовала Зборовскому (Збо) взять Модильяни под свое крылышко.

Портрет Леопольда Зборовского. Художник Амедео Модильяни. 1919 г.

Леопольд Зборовский (1889–1932) – торговец картинами, меценат. Жил в Париже. Помогал французским и русским художникам Монпарнаса, анонимно оплачивал их счета, содержал некоторых из них