Анна Ахматова. Когда мы вздумали родиться

А.Ж.: Ну вот, пожалуй, и все. Спасибо, друзья мои.

Голос из публики: «Одну, еще одну».

А.Ж.: Еще одну? Ну тогда… тогда что-нибудь такое… Вам добрые пожелания, а песня – «Что такое счастье…». (Исполняется. Аплодисменты.)

Павел Крючков: Спасибо. Как говорит обычно Найман в таких случаях: «Все. До свидания».

2012

Павел Крючков начал свою речь с покосившейся Будки и ее выпрямления, кратко рассказал историю приуроченных к дню рождения Ахматовой наших комаровских встреч, вспомнил имена принимавших участие. Кончил тем, что 2012 год – столетняя годовщина с выхода в свет первой книги Ахматовой «Вечер». И предоставил слово мне.

Я читал по написанному. «Книга «Вечер» вышла в свет 100 лет назад, то есть появилась ниоткуда книжка стихов, которую мы сейчас знаем, хорошо себе представляем и дополняем воображением, думаем о ней. В частности, и как о сколько-то легендарной. Потому что в ней, было, например, стихотворение «Сероглазый король», или «Рыбак», или «Сжала руки», или «Муж хлестал меня узорчатым» и так далее. То есть стихи, над которыми надо сделать усилие, чтобы убедить себя, что было какое-то время, когда этих стихов не было, вообще не существовали, ни в каком виде, и негде было о них узнать. Еще была там дюжина стихотворений, которые уже через несколько лет трудно было признать не существовавшими когда-то.

Так же как сейчас трудно вообразить, что Ахматову нужно было выводить к публике как начинающую поэтессу. Трудно вообразить читателей, которых в предисловии знакомил с ней и с ее, как он назвал, «острой и хрупкой поэзией», Михаил Кузмин. Он кончал свое предисловие: «Сударыни и судари, к нам идет новый, молодой, но имеющий все данные стать настоящим поэтом. А зовут его Анна Ахматова».

Для меня это второй юбилей «Вечера». Юбилей, как известно, не просто круглая дата, в каковом это слово общепринято употреблять сейчас, а годовщина, кратная пятидесяти. Я в первый раз увидел Ахматову и разговаривал с ней в 59-м году. К 62-му между нами установились отношения дружеские, доверительные и достаточно короткие. Бывали периоды, когда мы виделись каждый день или через день-два. Я находился в курсе ее текущих дел, главным образом, литературных. В 62-м году исполнялось 50 лет со дня рождения сына, со времени поездки в Италию и со времени выхода в свет первой книжки. Начало 1960-х годов – это пятидесятилетие Серебряного века, и одновременно пятидесятилетиe возникновения самой Ахматовой как поэта и как литературно-исторического явления. Оценка десятых годов с расстояния прожитой жизни неотступно занимала ее. Им посвящено много сделанных тогда ею записей. Мы знаем, что событие, случившееся полвека назад, люди, нас окружавшие, атмосфера, эпизоды, звучавшие фразы, освещенность того или иного мгновения, сплошь и рядом возникают в нашем сознании более яркими, чем происходившее неделю или даже пять минут назад. Ярче, чем картина, воспринимаемая нашим зрением сию минуту.

Ахматова погружалась в то время и при этом наблюдала появление нашего поколения, только вступающего на поприще поэзии. Ее общение с молодыми поэтами, конкретно с узкой компанией – Бобышев, Бродский, Найман, Рейн – было достаточно регулярно и насыщенно. Мое впечатление, мое убеждение, которое в продолжение полувека только укрепляется, что то, что вставало в ее памяти, ее воспоминания о 1910-х годах, о начале их времени поэтов-акмеистов, 20-летних, и встреча с нами накладывались, в той или иной степени, одно на другое. Я ограничусь в качестве доводов двумя примерами, я уже говорил здесь о них. Это ее надписи на подаренных мне книжках «Аnno Domini XXI», первое издание, и «аполлоновский» оттиск поэмы «У самого моря». На первой – «<…> в начале его пути. Анна Ахматова». На второй: «<…> а теперь мое начало у Хрустальной бухты». Число и месяц одни и те же – это день моего рождения. Год под первой – 1963-й, под второй – 1965-й. В этом промежутке я успел забыть, что было надписано два года назад, но она помнила, потому что поэтические начала – это то, что можно сопоставлять независимо от того, насколько публично, громокипяще, плодоносно было одно и почти подпольно, подспудно, десятилетиями не реализовано другое. Независимо от того, какие сроки, эпохи и испытания их разделяют.