Анна Ахматова. Когда мы вздумали родиться

Подумаешь, тоже работа, —
Беспечное это житье:
Подслушать у музыки что-то
И выдать шутя за свое.
И чье-то веселое скерцо
В какие-то строки вложив,
Поклясться, что бедное сердце
Так стонет средь блещущих нив.
А после подслушать у леса,
У сосен, молчальниц на вид,
Пока дымовая завеса
Тумана повсюду стоит.
Налево беру и направо.
И даже, без чувства вины,
Немного у жизни лукавой
И все – у ночной тишины.
Читатель
Не должен быть очень несчастным,
И главное скрытным. О, нет!

«…»

Павел Крючков: Анатолий Найман, пожалуйста.

Анатолий Найман: У Бродского было очень популярное стихотворение, 65-го года, «Два часа в резервуаре», и в нем такая строчка: «Их либе ясность. Я. Их либе точность». Я люблю точность тоже. А эти разговоры: «волшебный хор, волшебный хор» – я не очень люблю. Как-то, знаете, не по чину. Выслушивать «волшебный хор» – и раскланиваться. Я не научился. Тем более от кого эти слова пошли, знаю нетвердо.

А вот что Ахматова называла нас «аввакумовцы», это действительно было. Один раз, по крайней мере, при мне назвала. Мне этого было достаточно, чтобы запомнить. То есть такие молодые люди, которые не шли ни на какие соглашения, которые были бы им не по вкусу или не по совести. Так что я предпочитаю не «ахматовские сироты», не «волшебный хор», а «аввакумовцы». Это первое.

Второе. Мне, конечно, повезло, что у меня сложились дружеские отношения с ученым-геофизиком. Главным образом потому, что у кого в слове, обозначающем профессию, корень – «гео», те рано или поздно берут гитару в руки и оказываются поэтами, музыкантами, композиторами. Но я возражаю, чтобы замечательного – в течение десяти лет его слушаю – Игоря Хомича называть гитаристом. Гитарист – хорошо, когда ты уже Джанго Рейнхардт. Игорь – классный гитарист плюс прекрасный музыкант. Это я вам, Игорь, кланяюсь.

И прочту два давних стихотворения. Одно написано сразу после смерти Ахматовой.

Кончается лето,
и вряд ли оно повторится,
и как говорится,
друзья, наша песенка спета:
забыты признанья,
и слезы, и трепет, и клятвы,
прошла уж пора созреванья,
и яростной жатвы,
и двух сенокосов…
И только за дымкой полдневной
стоят Женя, Дима, Иосиф
пред Анной Андревной.

И тогда уже, «заодно», как говорят в одном, любимом мною анекдоте, чтобы второй раз не вставать, я хочу попрощаться не только с Анной Андреевной Ахматовой, которая в этом доме жила и которая называла его «архитектурной виртуозностью», потому что здесь на какой ни есть, но все-таки площади архитектор умудрился разместить одну-единственную маленькую жилую комнату, а остальное все переходы, коридоры, веранды, террасы. Как говорится, «каково же было мое», когда Жуков сказал – мы тогда еще были в очень церемонных отношениях, мы и сейчас достаточно церемонны, но тогда были в еще более – сказал: «Вы не могли бы приехать и посмотреть, насколько это похоже на то, что было при Ахматовой?» Мы приехали, это было так, как в самом начале моего здесь рассказа о событиях, случившихся десять лет назад: это было очень похоже.

Александр Жуков: Немножко уточню. Основная задача была определить, какие обои были. Когда мы сделали срез, там было штук 15 слоев, и это было совершенно непонятно. Невозможно было понять.