Анна Каренина

к старой француженке с седыми букольками, сидевшей на скамейке. Улыбаясь и

выставляя свои фальшивые зубы, она встретила его, как старого друга.

- Да, вот растем, - сказала она ему, указывая глазами на Кити, - и

стареем. Tiny bear уже стал большой!- продолжала француженка, смеясь, и

напомнила ему его шутку о трех барышнях, которых он называл тремя медведями

из английской сказки. - Помните, вы, бывало, так говорили?

Он решительно не помнил этого, но она уже лет десять смеялась этой

шутке и любила ее.

- Ну, идите, идите кататься. А хорошо стала кататься наша Кити, не

правда ли?

Когда Левин опять подбежал к Кити, лицо ее уже было не строго, глаза

смотрели так же правдиво и ласково, но Левину показалось, что в ласковости

ее был особенный, умышленно спокойный тон. И ему стало грустно. Поговорив о

своей старой гувернантке, о ее странностях, она спросила его о его жизни.

- Неужели вам не скучно зимою в деревне? - сказала она.

- Нет, не скучно, я очень занят, - сказал он, чувствуя, что она

подчиняет его своему спокойному тону, из которого он не в силах будет выйти,

так же, как это было в начале зимы.

- Вы надолго приехали? - спросила его Кити.

- Я не знаю, - отвечал он, не думая о том, что говорит. Мысль о том,

что если он поддастся этому ее тону спокойной дружбы, то он опять уедет,

ничего не решив, пришла ему, и он решился возмутиться.

- Как не знаете?

- Не знаю. Это от вас зависит, - сказал он и тотчас же ужаснулся своим

словам.

Не слыхала ли она его слов, или не хотела слышать, но она как бы

спотыкнулась, два раза стукнув ножкой, и поспешно покатилась прочь от него.

Она подкатилась к m-lle Linon, что-то сказала ей и направилась к домику, где

дамы снимали коньки.

"Боже мой, что я сделал! Господи боже мой! помоги мне, научи меня", -

говорил Левин, молясь и вместе с тем чувствуя потребность сильного движения,

разбегаясь и выписывая внешние и внутренние круги.

В это время один из молодых людей, лучший из новых конькобежцев, с

папироской во рту, в коньках, вышел из кофейной и, разбежавшись, пустился на

коньках вниз по ступеням, громыхая и подпрыгивая. Он влетел вниз и, не

изменив даже свободного положения рук, покатился по льду.

- Ах, это новая штука! - сказал Левин и тотчас же побежал наверх, чтобы

сделать эту новую штуку.

- Не убейтесь, надо привычку! - крикнул ему Николай Щербацкий.

Левин вошел на приступки, разбежался сверху сколько мог и пустился

вниз, удерживая в непривычном движении равновесие руками. На последней

ступени он зацепился, но, чуть дотронувшись до льда рукой, сделал сильное

движение, справился и, смеясь, покатился дальше.

"Славный, милый", - подумала Кити в это время, выходя из домика с m-lle

Linon и глядя на него с улыбкой тихой ласки, как на любимого брата. "И

неужели я виновата, неужели я сделала что-нибудь дурное? Они говорят:

кокетство. Я знаю, что я люблю не его; но мне все-таки весело с ним, и он

такой славный. Только зачем он это сказал?.." - думала она.

Увидав уходившую Кити и мать, встречавшую ее на ступеньках, Левин,

раскрасневшийся после быстрого движения, остановился и задумался. Он снял

коньки и догнал у выхода сада мать с дочерью.

- Очень рада вас видеть, - сказала княгиня. - Четверги, как всегда, мы

принимаем.

- Стало быть, нынче?

- Очень рады будем видеть вас, - сухо сказала княгиня.

Сухость эта огорчила Кити, и она не могла удержаться от желания

загладить холодность матери. Она повернула голову и с улыбкой проговорила:

- До свидания.

В это время Степан Аркадьич, со шляпой набоку, блестя лицом и глазами,

веселым победителем входил в сад. Но, подойдя к теще, он с грустным,

виноватым лицом отвечал на ее вопросы о здоровье Долли. Поговорив тихо и

уныло с тещей, он выпрямил грудь и взял под руку Левина.

- Ну что ж, едем? - спросил он. - Я все о тебе думал, и я очень рад,

что ты приехал, - сказал он, с значительным видом глядя ему в глаза.

- Едем, едем, - отвечал счастливый Левин, не перестававший слышать звук

голоса, сказавший: "До свидания", и видеть улыбку, с которою это было

сказано.

- В "Англию" или в "Эрмитаж"?

- Мне все равно.

- Ну, в "Англию", - сказал Степан Аркадьич, выбрав "Англию" потому, что

там он, в "Англии", был более должен, чем в "Эрмитаже". Он потому считал

нехорошим избегать этой гостиницы. - У тебя есть извозчик? Ну и прекрасно, а

то я отпустил карету.

Всю дорогу приятели молчали. Левин думал о том, что означала эта

перемена выражения на лице Кити, и то уверял себя, что есть надежда, то при-

ходил в отчаяние и ясно видел, что его надежда безумна, а между тем

чувствовал себя совсем другим человеком, не похожим на того, каким он был до

ее улыбки и слова до свидания.

Степан Аркадьич дорогой сочинял меню.

- Ты ведь любишь тюрбо? - сказал он Левину, подъезжая.

- Что? - переспросил Левин. - Тюрбо? Да, я ужасно люблю тюрбо.

X

Когда Левин вошел с Облонским в гостиницу, он не мог не заметить

некоторой особенности выражения, как бы сдержанного сияния, на лице и во