Анна Каренина

пропустила именно ту, когда гостья приехала, так что не слыхала звонка.

Услыхав шум платья и легких шагов уже в дверях, она оглянулась, и на

измученном лице ее невольно выразилось не радость, а удивление. Она встала и

обняла золовку.

- Как, уж приехала? - сказала она, целуя ее.

- Долли, как я рада тебя видеть!

- И я рада, - слабо улыбаясь и стараясь по выражению лица Анны узнать,

знает ли она, сказала Долли. "Верно, знает", - подумала она, заметив

соболезнование на лице Анны. - Ну, пойдем, я тебя проведу в твою комнату, -

продолжала она, стараясь отдалить сколько возможно минуту объяснения.

- Это Гриша? Боже мой, как он вырос!- сказала Анна и, поцеловав его, не

спуская глаз с Долли, остановилась и покраснела. - Нет, позволь никуда не

ходить.

Она сняла платок, шляпу и, зацепив ею за прядь своих черных, везде

вьющихся волос, мотая головой, отцепляла волоса.

- А ты сияешь счастьем и здоровьем!- сказала Долли почти с завистью.

- Я?.. Да, - сказала Анна. - Боже мой, Таня! Ровесница Сереже моему, -

прибавила она, обращаясь ко вбежавшей девочке. Она взяла ее на руки и

поцеловала. - Прелестная девочка, прелесть! Покажи же мне всех.

Она называла их и припоминала не только имена, но года, месяцы,

характеры, болезни всех детей, и Долли не могла не оценить этого.

- Ну, так пойдем к ним, - сказала она. - Вася спит теперь, жалко.

Осмотрев детей, они сели, уже одни, в гостиной, пред кофеем. Анна

взялась за поднос и потом отодвинула его.

- Долли, - сказала она, - он говорил мне.

Долли холодно посмотрела на Анну. Она ждала теперь

притворно-сочувственных фраз; но Анна ничего такого не сказала.

- Долли, милая!- сказала она, - я не хочу ни говорить тебе за него, ни

утешать; это нельзя. Но, душенька, мне просто жалко, жалко тебя всею душой!

Из-за густых ресниц ее блестящих глаз вдруг показались слезы. Она

пересела ближе к невестке и взяла ее руку своею энергическою маленькою

рукой. Долли не отстранилась, но лицо ее не изменяло своего сухого

выражения. Она сказала:

- Утешить меня нельзя. Все потеряно после того, что было, все пропало!

И как только она сказала это, выражение лица ее вдруг смягчилось. Анна

подняла сухую, худую руку Долли, поцеловала ее и сказала:

- Но, Долли, что же делать, что же делать? Как лучше поступить в этом

ужасном положении? - вот о чем надо подумать.

- Все кончено, и больше ничего, - сказала Долли. - И хуже всего то, ты

пойми, что я не могу его бросить; дети, я связана. А с ним жить я не могу,

мне мука видеть его.

- Долли, голубчик, он говорил мне, но я от тебя хочу слышать, скажи мне

все.

Долли посмотрела на нее вопросительно.

Участие и любовь непритворные видны были на лице Анны.

- Изволь, - вдруг сказала она. - Но я скажу сначала. Ты знаешь, как я

вышла замуж. Я с воспитанием maman не только была невинна, но я была глупа Я

ничего не знала. Говорят, я знаю, мужья рассказывают женам своим прежнюю

жизнь, но Стива... - она поправилась, - Степан Аркадьич ничего не сказал

мне. Ты не поверишь, но я до сих пор думала, что я одна женщина, которую он

знал. Так я жила восемь лет. Ты пойми, что я не только не подозревала

неверности, но что я считала это невозможным, и тут, представь себе, с

такими понятиями узнать вдруг весь ужас, всю гадость... Ты пойми меня. Быть

уверенной вполне в своем счастии, и вдруг... - продолжала Долли, удерживая

рыданья, - и получить письмо... письмо его к своей любовнице, к моей

гувернантке. Нет, это слишком ужасно! - Она поспешно вынула платок и закрыла

им лицо. - Я понимаю еще увлечение, - продолжала она, помолчав, - но

обдуманно, хитро обманывать меня... с кем же?.. Продолжать быть моим мужем

вместе с нею... это ужасно! Ты не можешь понять...

- О нет, я понимаю! Понимаю, милая Долли, понимаю, - говорила Анна,

пожимая ее руку.

- И ты думаешь, что он понимает весь ужас моего положения? - продолжала

Долли. - Нисколько! Он счастлив и доволен.

- О нет! - быстро перебила Анна. - Он жалок, он убит раскаяньем...

- Способен ли он к раскаянью? - перебила Долли, внимательно вглядываясь

в лицо золовки.

- Да, я его знаю. Я не могла без жалости смотреть на него. Мы его обе

знаем. Он добр, но он горд, а теперь так унижен. Главное, что меня тронуло

(и тут Анна угадала главное, что могло тронуть Долли)... - его мучают две

вещи: то, что ему стыдно детей, и то, что он, любя тебя... да, да, любя

больше всего на свете, -. поспешно перебила она хотевшую возражать Долли, -

сделал тебе больно, убил тебя. "Нет, нет, она не простит", - все говорит он.

Долли задумчиво смотрела мимо золовки, слушая ее слова.

- Да, я понимаю, что положение его ужасно; виноватому хуже, чем

невинному, - сказала она, - если он чувствует, что от вины его все

несчастие. Но как же простить, как мне опять быть его женою после нее? Мне

жить с ним теперь будет мученье, именно потому, что я люблю свою прошедшую

любовь к нему...

И рыдания перервали ее слова,

Но как будто нарочно, каждый раз, как она смягчалась, она начинала