Анна Каренина

бал: мне кажется, что она только затем везет меня, чтобы поскорее выдать

замуж и избавиться от меня. Я знаю, что это неправда, но не могу отогнать

этих мыслей. Женихов так называемых я видеть не могу. Мне кажется, что они с

меня мерку снимают. Прежде ехать куда-нибудь в бальном платье для меня было

простое удовольствие, я собой любовалась; теперь мне стыдно, неловко. Ну,

что хочешь! Доктор... Ну...

Кити замялась; она хотела далее сказать, что с тех пор, как с ней

сделалась эта перемена, Степан Аркадьич ей стал невыносимо неприятен и что

она не может видеть его без представлений самых грубых и безобразных.

- Ну да, все мне представляется в самом грубом, гадком виде, -

продолжала она. - Это моя болезнь. Может быть, это пройдет....

- А ты не думай...

- Не могу. Только с детьми мне хорошо, только у тебя.

- Жаль, что нельзя тебе бывать у меня.

- Нет, я приеду. У меня была скарлатина, и я упрошу maman.

Кити настояла на своем и переехала к сестре и всю скарлатину, которая

действительно пришла, ухаживала за детьми. Обе сестры благополучно выходили

всех шестерых детей, но здоровье Кити не поправилось. и великим постом

Щербацкие уехали за границу.

IV

Петербургский высший круг, собственно, один; все знают друг друга, даже

ездят друг к другу. Но в этом большом круге есть свои подразделения. Анна

Аркадьевна Каренина имела друзей и тесные связи в трех различных кругах.

Один круг был служебный, официальный круг ее мужа, состоявший из его

сослуживцев и подчиненных, самым разнообразным и прихотливым образом

связанных и разъединенных в общественных условиях. Анна теперь с трудом

могла вспомнить то чувство почти набожного уважения, которое она в первое

время имела к этим лицам. Теперь она знала всех их, как знают друг друга в

уездном городе; знала, у кого какие привычки и слабости, у кого какой сапог

жмет ногу; знала их отношения друг к другу и к главному центру; знала, кто

за кого и как и чем держится и кто с кем и в чем сходятся и расходятся; но

этот круг правительственных, мужских интересов никогда, несмотря на внушения

графини Лидии Ивановны, не мог интересовать ее, она избегала его.

Другой близкий Анне кружок - это был тот, через который Алексей

Александрович сделал свою карьеру. Центром этого кружка была графиня Лидия

Ивановна. Это был кружок старых, некрасивых, добродетельных и набожных

женщин и умных, ученых, честолюбивых мужчин. Один из умных людей,

принадлежащих к этому кружку, называл его "совестью петербургского

общества". Алексей Александрович очень дорожил этим кружком, и Анна, так

умевшая сживаться со всеми, нашла себе в первое время своей петербургской

жизни друзей и в этом круге. Теперь же, по возвращении из Москвы, кружок

этот ей стал невыносим. Ей показалось, что и она и все они притворяются, и

ей стало так скучно и неловко в этом обществе, что она сколько возможно

менее ездила к графине Лидии Ивановне.

Третий круг, наконец, где она имела связи, был собственно свет, - свет

балов, обедов, блестящих туалетов, свет, державшийся одною рукой за двор,

чтобы не спуститься до полусвета, который члены этого круга думали, что

презирали, но с которым вкусы у него были не только сходные, но одни и те

же. Связь ее с этим кругом держалась чрез княгиню Бетси Тверскую, жену ее

двоюродного брата, у которой было сто двадцать тысяч дохода и которая с

самого появления Анны в свет особенно полюбила ее, ухаживала за ней и

втягивала в свой круг, смеясь над кругом графини Лидии Ивановны.

- Когда стара буду и дурна, я сделаюсь такая же, - говорила Бетси, - но

для вас, для молодой, хорошенькой женщины, еще рано в эту богадельню.

Анна первое время избегала, сколько могла, этого света княгини

Тверской, так как он требовал расходов выше ее средств, да и по душе она

предпочитала первый; но после поездки в Москву сделалось наоборот. Она

избегала нравственных друзей своих и ездила в большой свет. Там она

встречала Вронского и испытывала волнующую радость при этих встречах.

Особенно часто встречала она Вронского у Бетси, которая была урожденная

Вронская и ему двоюродная. Вронский был везде, где только мог встречать

Анну, и говорил ей, когда мог, о своей любви. Она ему не подавала никакого

повода, но каждый раз, когда она встречалась с ним, в душе ее загоралось то

самое чувство оживления, которое нашло на нее в тот день в вагоне, когда она

в первый раз увидела его. Она сама чувствовала, что при виде его радость

светилась в ее глазах и морщила ее губы в улыбку, и она не могла задушить

выражение этой радости.

Первое время Анна искренно верила, что она недовольна им за то, что он

позволяет себе преследовать ее; но скоро по возвращении своем из Москвы,

приехав на вечер, где она думала встретить его, а его не было, она по

овладевшей ею грусти ясно поняла, что она обманывала себя, что это

преследование не только не неприятно ей, но что оно составляет весь интерес

ее жизни.