Анна Каренина. Черновые редакции и варианты

Петрицкій и Кадровъ опоздали, и уже человкъ 30 офицеровъ шумли за виномъ.[769] Вронской былъ тутъ же. Петрицкій и Кедровъ, перебивая одинъ другаго, принялись разсказывать о красот встрченной дамы и о[770] необыкновенномъ случа, что она живетъ въ этомъ самомъ дом. Пріхавшіе, чтобы догнать другихъ, выпили залпомъ нсколько бокаловъ и успшно догнали, даже перегнали другихъ.[771] Вронскій, занятый другимъ разговоромъ, и не замтилъ, какъ эти два молодца, чрезвычайно пораженные красотой этой лореточки и заманчивымъ оглядываніемъ ея на нихъ, отправились въ кабинетъ къ хозяину и, призвавъ туда хозяйскаго лакея и наведя справки о томъ, живетъ ли мамзель наверху, и, получивъ отъ него утвердительный отвтъ, написали неизвстной посланіе, что они оба влюблены, умираютъ отъ любви къ ней, и сами понесли это письмо наверхъ.

[772]Вронской узналъ все это уже тогда, когда въ комнату ворвались оба молодые люди съ лицами, разстроенными чмъ то особеннымъ кром пьянства. Изъ ихъ разсказовъ[773] Вронскій понялъ, что, когда они позвонили, къ нимъ вышла двушка. Узнавъ, что тутъ живетъ дама, которая часъ тому назадъ пріхала на извощик въ бархатной шубк, они просили передать письмо, прося отвта. Но пока двушка переговаривалась и спрашивала, отъ кого записка, выскочилъ какой то человкъ съ бакенбардами колбасиками, какъ они разсказывали, бросилъ письмо и ткнулъ въ грудь Кадрова. Это разсказывалъ Петрицкій.

— Нтъ, не толкнулъ, а грубо заперъ дверь, — оправдывался Кедровъ.

— Ну, не толкнулъ, — продолжалъ Петрицкій, — но все таки чортъ знаетъ что такое! A Василій (лакей) говорилъ, что мамзель. Мы спрашивали у него. Онъ говорилъ: много ихъ мамзелей.

Вс посмялись этой исторіи, но[774] Вронской и нкоторые другіе поняли, что исторія эта не хороша, но длать и говорить теперь нечего было.

На другой день Полковой Командиръ позвалъ[775] Вронскаго къ себ и, такъ какъ и ожидалъ[776] Вронской, дло шло объ исторіи вчерашней мамзели и Петрицкаго съ Кедровымъ.> Оба были въ эскадрон[777] Вронскаго. Къ полковому командиру прізжалъ чиновникъ комиссіи прошеній титулярный совтникъ Венденъ съ жалобой на его офицеровъ, которые оскорбили его жену. Молодая жена его, какъ разсказывалъ Венденъ, — онъ былъ женатъ полгода, — была въ церкви съ матушкой и вдругъ почувствовала нездоровье, происходящее отъ извстнаго положенія, не могла больше стоять и похала домой на первомъ попавшемся ей лихач — извощик. Тутъ за ней погнались офицеры, она испугалась и, еще хуже разболвшись, прибжала на лстницу домой. Самъ Венденъ, вернувшись изъ присутствія, услыхалъ звонокъ и какіе то голоса, вышелъ и увидалъ пьяныхъ офицеровъ съ письмомъ, вытолкалъ ихъ и просилъ строгаго наказанія.

— Нтъ, какъ хотите, a Петрицкій, вы его защищаете, совсмъ онъ становится невозможенъ, — сказалъ Полковой командиръ. — Нтъ недли безъ исторіи. Вдь этотъ чиновникъ не оставитъ дла, онъ подетъ дальше.

[778]Вронской видлъ всю неблаговидность этаго дла, въ особенности то, что кто то из товарищей получилъ ударъ въ грудь и что удовлетворенія требовать нельзя, а, напротивъ, надо все сдлать, чтобы смягчить этаго титулярнаго совтника и замять дло. Полковой командиръ призвалъ[779] Вронскаго именно потому, что зналъ его за рыцаря чести, твердости, умнаго человка и, главное, человка, дорожащаго честью полка. Они потолковали и ршили, что надо хать имъ: Петрицкому и Кедрову къ этому титулярному совтнику извиняться, и[780] Вронскій самъ вызвался хать съ ними, чтобы смягчить это дло сколько возможно. Полковой командиръ и[781] Вронскій оба понимали, что имя[782] Вронскаго и флигель-адъютантскій вензель должны много содйствовать смягченію титулярнаго совтника. И дйствительно, эти два средства оказались отчасти дйствительными, но результатъ примиренія остался сомнительнымъ, какъ и разсказывалъ это[783] Вронскій.

Вотъ этимъ то дломъ миротворства и занимался[784] Вронской въ тотъ день, какъ кузина его ждала обдать. Молодые люди, несмотря на свои товарищескія, запанибратскія отношенія съ[785] Вронскимъ, уважали его и покорились его ршенью хать извиниться съ нимъ вмст, тмъ боле что свое ршенье онъ высказалъ имъ строго и ршительно, объявивъ, что если это дло не кончится миромъ, то имъ обоимъ надо выдти изъ полка. Одна уступка, которую онъ сдлалъ, состояла въ томъ, что Кедровъ могъ не хать, такъ какъ онъ тоже считалъ себя оскорбленнымъ.

Въ назначенный часъ[786] Вронской повезъ Петрицкаго къ титулярному совтнику. Титулярный совтникъ принялъ ихъ, стоя, въ вицмундир, и румяное лицо его съ бакенбардами колбасиками, какъ описывалъ Петрицкій, было торжественно, но довольно спокойно.

[787]Вронской видлъ, что они съ Полковымъ Командиромъ не ошиблись, предположивъ, что имя и эполеты будутъ имть свое вліяніе.

Титулярный совтникъ поклонился[788] Вронскому и подалъ ему руку, но чуть наклоненіемъ головы призналъ существованіе Петрицкаго.[789] Вронской началъ говорить: