Анна Каренина. Черновые редакции и варианты

— Два товарища мои были вовлечены цлымъ рядомъ несчастныхъ случайностей въ ошибку, о которой они отъ всей души сожалютъ, и просятъ васъ принять ихъ извиненія.

Титулярный совтникъ шевелилъ губами и хмурился.

— Я вамъ скажу,[790] Графъ, что мн очень лестно ваше посредничество и что я бы готовъ признать ошибку и раскаянье, если оно искренно, но, согласитесь...

Онъ взглянулъ на Петрицкаго и поднялъ голосъ.[791] Вронской замтилъ это и поспшилъ перебить его.

— Они просятъ вашего извиненія, и вотъ мой товарищъ и пріятель Петрицкій.

Петрицкій промычалъ, что онъ сожалетъ, но въ глазахъ его не было замтно сожалнія, напротивъ, лицо его было весело, и титулярный совтникъ увидалъ это.

— Сказать: извиняю,[792] Графъ, очень легко, — сказалъ титулярный совтникъ, но испытать это никому не желаю, надо представить положеніе женщины......

— Но согласитесь, опять перебилъ[793] Вронской. — Молодость, неопытность, и потомъ, какъ вы знаете, мы были на завтрак, было выпито.... Я надюсь, что вы, какъ порядочный человкъ, войдете въ положеніе молодыхъ людей и великодушно извините. Я съ своей стороны, и Полковой командиръ просилъ меня, будемъ вамъ искренно благодарны, потому что я и прошу за людей, которыми мы дорожимъ въ полку. Такъ могу ли я надяться, что дло это кончится миромъ?

На губахъ титулярнаго совтника играла пріятная улыбка удовлетвореннаго тщеславія.

— Очень хорошо,[794] Графъ, я прощаю, и онъ подалъ руку. — Но эти господа должны знать, что оскорблять женщину неблагородно.....

— Совершенно раздляю ваше мнніе, но если кончено.... — хотлъ перебить[795] Вронской.

— Безъ сомннія кончено, — сказалъ титулярный совтникъ. — Я не злой человкъ и не хочу погубить молодыхъ людей; не угодно-ли вамъ ссть? Не угодно-ли?

Онъ подвинулъ спички и пепельницу. И Вронской чувствовалъ, что меньшее, что онъ можетъ сдлать, это посидть минуту, тмъ боле что все такъ хорошо обошлось.

— Такъ прошу еще разъ вашего извиненія и вашей супруги за себя и за товарища, — сказалъ Петрицкій.

Титулярный совтникъ подалъ руку и закурилъ папиросу. Все, казалось, прекрасно кончено, но титулярный совтникъ хотлъ подлиться за папиросой съ своимъ новымъ знакомымъ,[796] Графомъ и флигель-адъютантомъ, своими чувствами, тмъ боле, что[797] Вронской своей открытой и благородной физіономіей произвелъ на него пріятное впечатлніе.

— Вы представьте себ,[798] Графъ, что молодая женщина въ такомъ положеніи, стало быть, въ самомъ священномъ, такъ сказать, для мужа положеньи, детъ изъ церкви отъ нездоровья, и тутъ вдругъ.....

[799]Вронской хотлъ перебить его, видя, что онъ бросаетъ изъ подлобья мрачные взгляды на Петрицкаго.

— Да, но вы изволили сказать, что вы простили.

— Безъ сомннія, и въ этомъ положеньи два пьяные...

— Но позвольте...

— Два пьяные мальчишки позволяютъ себ писать и врываться.

Титулярный совтникъ[800] покраснлъ, мрачно смотрлъ на Петрицкаго.

— Но позвольте, если вы согласны...

Но титулярнаго совтника нельзя было остановить.

— Врываться и оскорблять честную женщину. Я жалю, что щетка не подвернулась мн. Я бы убилъ....

Петрицкій всталъ нахмурившись.

— Я понимаю, понимаю, — торопился говорить[801] Вронской, чувствуя, что смхъ поднимается ему къ горлу, и опять пытаясь успокоить титулярнаго совтника, но титулярный совтникъ уже не могъ успокоиться.

— Во всякомъ случа я прошу васъ признать, что сдлано съ нашей стороны что возможно. Чего вы желаете? Погубить молодыхъ людей?

— Я ничего не желаю.

— Но вы извиняете?

— Для васъ и для Полковаго Командира, да, но этихъ мерз...

— Мое почтеніе, очень благодаренъ, — сказалъ[802] Вронской и, толкая Петрицкаго, вышелъ изъ комнаты.>

* № 37 (рук. № 19).

«Ну, такъ и есть, — подумала хозяйка, также какъ и вс въ гостиной, съ тхъ поръ какъ она вошла, невольно слдившіе за ней, — такъ и есть, — думала она, какъ бы по книг читая то, что длалось въ душ Карениной, — она кинулась ко мн. Я холодна, она мн говоритъ: мн все равно, обращается къ Д., тотъ же отпоръ. Она говоритъ съ двумя-тремя мущинами, а теперь съ нимъ. Теперь она взяла въ ротъ жемчугъ — жестъ очень дурнаго вкуса, онъ встанетъ и подойдетъ къ ней».

И такъ точно сдлалось, какъ предполагала хозяйка. Гагинъ всталъ. Ршительное, спокойное лицо выражало еще большую ршительность; онъ шелъ, но еще не дошелъ до нея, какъ она, какъ будто не замчая его, встала и перешла къ угловому столу съ лампой и альбомомъ. И не прошло минуты, какъ уже она глядла въ альбомъ, а онъ говорилъ ей:[803]

— Вы мн сказали вчера, что я ничмъ не жертвую. Я жертвую всмъ — честью. Разв я не знаю, что я дурно поступилъ съ Щербацкой? Вы сами говорили мн это.

— Ахъ, не напоминайте мн про это. Это доказываетъ только то, что у васъ нтъ сердца.

Она сказала это, но взглядъ ея говорилъ, что она знаетъ, что у него есть сердце, и вритъ въ него.

— То была ошибка, жестокая, ужасная. То не была любовь.

— Любовь, не говорите это слово, это гадкое слово.