На лстницу входили женскіе шаги. Алексй Александровичъ, готовый къ своей рчи, стоялъ, осторожно соединяя кончики пальцевъ обихъ [рукъ], и приводилъ въ спокойствіе и порядокъ мысли, которые онъ хотлъ передать жен. Этотъ жестъ соединенія кончиковъ пальцевъ рукъ всегда успокоивалъ его и приводилъ въ акуратность, которая теперь такъ нужна была ему. Но еще по звуку тонкаго сморканія на середин лстницы онъ узналъ, что входила не Анна, а жившая съ нимъ сестра его Мари. Алексй Александровичъ гордился своей сестрой Мари, прозванной свтскими умниками душой въ турнюр, былъ обязанъ ей большею частью своего успха въ свт (она имла высшія женскія связи, самыя могущественныя), былъ радъ тому, что она жила съ нимъ, придавая характеръ высшей утонченности и какъ будто самостоятельности его дому. Онъ и любилъ ее, какъ онъ могъ любить, но онъ не любилъ разговаривать съ нею съ глаза на глазъ. Онъ зналъ, что она никогда не любила его жены, считая ее[839]
мелкою и terre `a terre[840] и потому не подмогою, a помхою въ карьер мужа, и потомъ тотъ усвоенный Мари тонъ слишкомъ большаго ума, доходившаго до того, что она ничего не говорила просто, былъ тяжелъ съ глазу на глазъ.Мари была мало похожа на брата, только большіе выпуклые полузакрытые глаза были общіе. Мари была не дурна собой, но она уже пережила лучшую пору красоты женщины, и съ ней сдлалось то, что длается съ немного перестоявшейся простоквашей. Она отсикнулась. Та же хорошая простокваша стала слаба, не плотна и подернулась безвкусной, нечисто цвтной сывороткой. Тоже сдлалось съ ней и физически и нравственно. Мари была чрезвычайно, совершенно искренно религіозна и добродтельна. Но съ тхъ поръ какъ она отсикнулась, что незамтно случилось съ ней года два тому назадъ, религiозность не находила себ полнаго удовлетворенія въ томъ, чтобы молиться и исполнять Божественный законъ, но въ томъ, чтобы судить о справедливости религіозныхъ взглядовъ другихъ и бороться съ ложными ученіями, съ протестантами, съ католиками, съ неврующими. Добродтельныя наклонности ея точно также съ того времени обратились не на добрыя дла, но на борьбу съ тми, которые мшали добрымъ дламъ. И какъ нарочно послднее время вс не такъ смотрли на религію, не то длали для улучшенія духовенства, для распространенія истиннаго взгляда на вещи. И всякое доброе дло, въ особенности угнетеннымъ братьямъ Славянамъ, которые были особенно близки сердцу Мари, встрчало враговъ, ложныхъ толкователей, съ которыми надо было бороться. Мари изнемогала въ этой борьб, находя утшенье только въ маломъ кружк людей, понимающихъ ее и ея стремленія.
— О, какъ я подрублена нынче, — сказала она по французски, садясь на первый стулъ у двери.
Братъ понялъ, что она хотла сказать, что устала.
— Я начинаю уставать отъ тщетнаго ломанія копій за правду. И иногда я совсмъ развинчиваюсь. А Анна? — прибавила она, взглянувъ на лицо брата. — Что значитъ, — сказала она, — это отступленіе отъ порядка? Люди акуратные, какъ ты, выдаютъ себя однимъ отступленіемъ. Что такое?
— Ничего. Мн хотлось поговорить съ Анной.
— А она осталась у Нана? — взглянувъ, сказала Мари, и большіе полузакрытые глаза ея подернулись мрачнымъ туманомъ.
— О, какъ много горя на свт и какъ неравномрно оно распредляется, — подразумвая подъ этимъ горе Алекся Александровича, отра[жа]ющееся на нее. — Княгиня надялась, что ты заглянешь, — продолжала она, чтобъ показать, что понимаетъ горе брата, но не хочетъ о немъ говорить. — Дло сестричекъ (это было филантропически-религіозное учрежденіе) подвинулось бы, но съ этими господами ничего не возможно длать, — сказала она съ злой насмшливой покорностью судьб. — Они ухватились за мысль, изуродовали ее и потомъ обсуждаютъ такъ мелко и ничтожно.
Она очень огорчена, но и не можетъ быть иначе... Разсказавъ еще нкоторыя подробности занимавшаго ее дла, она встала.
— Ну, вотъ, кажется, и Анна, — сказала она. — Прощай. Помогай теб Богъ.
— Въ чемъ? — неожиданно спросилъ онъ.
— Я не хочу понимать тебя и отвчать теб. Каждый несетъ свой крестъ, исключая тхъ, которые накладываютъ его на другихъ, — сказала она, взглянувъ на входившую Анну. — Ну, прощайте. Я зашла узнать, зачмъ онъ не спитъ, — сказала она Анн, — и разговорилась о своемъ гор. Доброй ночи.[841]
Анна[842]
чуть замтно улыбнулась, поцловалась съ[843] золовкой и обратилась къ мужу.— Какъ, ты не въ постели? — и, не дожидаясь отвта, быстро и легко прошла въ темную гостиную.
Въ гостиной она остановилась, какъ бы задумавшись о чемъ то. Алексй Александровичъ вошелъ за ней въ гостиную. Она стояла въ накинутомъ распущенномъ башлык, играя обими руками его кистями и задумчиво опустивъ голову. Увидавъ его, она подняла голову, улыбнулась.
— Ты не въ постели? Вотъ чудо! — И съ этими словами скинула башлыкъ и прошла въ спальню. — Пора, Алексй Александровичъ, — проговорила она изъ за двери.
— [844]
Анна, мн нужно переговорить съ тобой!— Со мной? — Она высунулась изъ двери. — Ну да, давай переговоримъ, если такъ нужно. — Она сла на ближайшее кресло. — А лучше бы спать.
— Что съ тобой? — началъ онъ.