Annularis (СИ)

Тики вылизывал шрамы у него на бедре, покусывал его соски, гладил копчик… Он был, казалось, везде — накрывал его собой, прятал от окружающего мира. И путался в движениях, словно не знал толком, как и что делать.

Аллен двигал игрушкой в себе и стимулировал член другой рукой.

И — матеря себя на все лады, прокручивал в памяти недавние события. Каждый жест, каждый взгляд, каждый вздох.

Это было настолько восхитительно, что сердце из груди выскакивало. Аллен развел ноги шире, ужасно жалея о том, что не может уцепиться за крепкое бледное гладкое тело рядом и коротко застонал, не зная, куда себя деть.

Если представлять Тики постоянно — как он потом в глаза будет ему смотреть? Разве только нещадно краснея и желая провалиться сквозь пол.

А ведь это… это всего лишь химия — Аллен был уверен. Это всего лишь феромоны, выделяющиеся во время эструса. Это всего лишь биологическая реакция организма из-за этой проклятой лихорадки.

И все слова Микка — все те ласковые обещания, которым хотелось верить до боли в груди, — не были правдой.

Они просто не могли быть правдой.

Как бы сильно сам Уолкер ни мечтал об этом.

Тики был надёжным и таким, словно… правильным. Рядом с ним было легко, хотелось постоянно его задирать и подшучивать над ним, хотелось смотреть на него, трогать его, обнимать, целовать, наматывать чёрные локоны на кулак…

Аллен зло взвыл, обессиленно жмуря глаза, и вытащил игрушку из себя, нашаривая дрожащими пальцами в ящике комода вибратор большего размера и вскользь отмечая, что член Тики был примерно такого же.

— Хватит, хватит, хватит! — остервенело зашипел он, перевернувшись на живот, после чего встал на колени и, упершись лбом в подушку, развёл шире бёдра, вводя в себя новую игрушку.

Раньше этого хватало. Этого было достаточно.

Теперь — уже нет. Теперь хотелось прикосновений, чертовых прикосновений одного чертова человека, который уже, скорее всего, понял, что совершил самую большую своей жизни из-за помутнения рассудка на почве дикого возбуждения.

Аллен закусил губу до крови, отрезвляя себя, и потерся набухшими сосками о простынь, глухо стоная и шипя.

Черт-черт-черт.

Он хотел Тики. Как же он его хотел.

Хотел принадлежать ему. Хотел присвоить его.

Так вот что это было там, тогда — в лаборатории. Тогда, когда Аллен вешался на него, стремясь обнять, ощупать, ощутить.

Господи-господи-господи.

Это была жажда не просто близости, а чего-то… чего-то куда большего. Жажда быть чьим-то. Жажда иметь кого-то надежного рядом. Жажда наконец-то прикасаться к кому-то, кто не будет противен — напротив, кто всегда обнимет и всегда защитит.

К кому-то, у кого потрясающий голос.

Аллен снова вспомнил, как Тики блуждал по его телу пальцами, пересчитывая позвонки, как нетерпеливо и властно прикусывал соски, как бережно касался мёртвой руки, вызывая лихорадочную дрожь и совершенно не испытывая отвращения.

Вспомнил — и кончил, даже не включив сам вибратор.

И вновь взвыл, в бессильной злобе сжимая простыни, которые затрещали по швам, и жалобно всхлипнул, напоминая себе какого-то неудовлетворённого котёнка.

Бесит. Бесит. Как же. Бесит.

В эти дни, когда лихорадило, всегда хотелось только спать и удовлетворять себя, потому что иначе жизнь превращалась в ад.

Аллен вытащил вибратор и перевернулся на спину, кусая губы и коротко стоная, потому что отголоски оргазма прошивали все тело словно бы током, пуская жидкий огонь по венам и заставляя дрожать. Зажмурившись, он сдался и, сжав в ладони слегка опавший член, снова представил Тики — горячего, порывистого, сильного, до хруста в костях прижимающего его к себе и хрипло стонущего при каждом толчке.

Аллен хотел его. Он хотел взять его.

Хотел также гладить его бедра, вылизывать шрамы на руках, целовать за ухом, придавливать к постели и…

Вот черт.

Весь оставшийся день Аллен спал, тёрся постоянно возбуждающимся членом о простыни, вводил себя все свои игрушки (даже те, которые никогда до этого не использовал, но купил как-то не глядя) и представлял Тики, с обречённой злобой уверяя себя, что это просто потребность организма.

И что скоро всё это пройдёт.

Но к ночи этого же дня ему уже так хотелось вновь прижаться к Микку, что в голове всё просто отшибало. Хотелось сию же секунду прийти к нему, обвить руками шею и целовать — долго-долго. Так, чтобы губы покраснели, распухли и покалывали.

На следующий день выходить из комнаты юноша тоже поостерегся — мало ли что, вдруг кинется на Тики как безумный?.. Тогда тот точно уйдет, и Аллен больше никогда его не увидит.

И не прикоснется — даже случайно.

Зато мечтать о нем будет постоянно, будет проклят этот чертов эструс, эти чертовы особенности мутировавшего тела, и это чертово, чертово притяжение.

И почему Хев не остановила их? Почему не появилась? Она ведь могла. Могла! Она же точно видела! Аллен знал, что видела!

Ковчег ещё пропел, что Хев пряталась рядом, но эта чертовка решила всё пустить на самотёк. Предательница! Предательница!

Будто бы это не ей было известно лучше всех, как Уолкер боялся таких прикосновений. Вообще… всего такого.

Но нет, она решила не вмешиваться.