Аномалия

Теперь ты носишь фамилию Вассерман, а я – Эшбери. Wasser это вода, Ash – прах, какая ирония, не правда ли. Джоанна Эшбери почти Джон Эшбери, помнишь, я поклялась себе прочесть его “Автопортрет в выпуклом зеркале”. Эшбери пишет о картине Чинквеченто кисти Пармиджанино, и его поэма мне так понравилось, что захотелось узнать историю картины.

Однажды художник – тогда совсем еще молодой человек, двадцати одного года, – будучи у цирюльника, увидел себя в выпуклом зеркале и решил написать автопортрет. Он заказал точеную деревянную полусферу по размеру зеркала, чтобы в точности его воспроизвести. Внизу, на переднем плане, он изобразил свою руку, очень крупно и настолько хорошо, что она казалась настоящей, а в центре, слегка деформировав его, – свое изящное ангельское лицо, почти детское. Мир вращается вокруг этого лица, все искажается, потолок, свет, перспектива. Настоящий хаос округлых линий.

Эта картина не олицетворяет ни нас обеих, ни тебя, ни зеркало моего зеркала, и все же это некая аллегория, потому что я стояла, смотрела на нее и вдруг заплакала – у меня вообще в последнее время глаза на мокром месте. И тогда я поняла, что вот такая увеличенная рука схватила меня, угрожала мне, отняла у меня все, что мне принадлежало по праву.

В том шале в Вермонте мне приснился сон. Ты внезапно умерла, а я вернулась к своему прежнему существованию и была так счастлива, что ты умерла. Я утешала Эби, оказалось так просто вновь завоевать его, заставить забыть тебя. Я проснулась чуть свет, но мне не удалось заснуть снова, и я вышла на террасу с чашкой кофе. Ты уже была там, тебе тоже не спалось. Ты тоже налила себе кофе, ты тоже была босиком, твои волосы были забраны назад серебряной заколкой, точно такой же, как у меня, ты держала чашку обеими руками, сжав ее пальцами точно так же, как я. Перед нами утренняя дымка цеплялась за гору, солнце никак не решалось показаться, мы обменялись холодным взглядом. Я поняла, что ты тоже, во сне, только что убила меня. Именно в ту минуту я и решила уехать. Не от страха, а потому что ревность и страдание изуродовали меня, и это уродство я видела на тебе, без прикрас.

Я не знаю, куда еду. Но главное, подальше от тебя, подальше от вас, туда, где у меня еще есть шанс обрести себя, такую, как я есть, какой хочу быть.

Джоанна

Эби отошел в сторону на балконе, открыл письмо, предназначенное ему. Каждое слово, которое он читает, тяжелым грузом ложится ему на сердце.

Эби,

я очень тебя люблю и ухожу.