Аноним

Фрэнк только молча поднял его и отвёл в их кровать, обхватывая и прижимая к себе так крепко, как это вообще было возможно. Их цель, их спокойная жизнь была так близко, они не имели права сдаваться сейчас и отступать. Джерард не имел права давать волю своим страхам. И Фрэнк не собирался позволять ему этого. Он не знал, как помочь, но намеревался просто быть рядом… и что однажды им обоим станет легче.

Именно в ту ночь, успокоившись, Джерард тихо попросил:

— Возьми меня, Фрэнк… Займись со мной любовью так, как я делаю это с тобой. Прошу тебя…

Фрэнк не любил вспоминать об этом. Сначала он даже подумал, что ему послышалось. Но Джерард был раздавлен. В его голосе сквозило что-то такое, отчего бросало в дрожь, и Фрэнк, хоть и совершенно не представляющий, чего именно хочет любимый, согласился.

Та ночь осталась в его памяти смазанными маятными картинами. Не потому, что им было плохо вместе или неприятно, нет, отнюдь. Фрэнк никогда не забудет этот первый опыт, но и вспоминать о нём лишний раз было выше его сил. Потому что всё, произошедшее тогда между ним и Джерардом, больше напоминало целительство, терапию, какой-то жертвенный акт, одновременно наносящий и залечивающий раны. Они поменялись ролями, и Фрэнк, не раз прежде фантазирующий, каково же это — чувствовать Джерарда, проникая в его тело, понимал, что при всей невозможной остроте и сладости испытанных ощущений не желает больше его повторять.

Парадоксально, но лишь потому, что это было слишком больно.

****

Они остановили коней перед въездом на длинную кипарисовую аллею, в конце которой вдалеке смутно угадывались очертания светлого двухэтажного дома. В сумраке вечера оглушающе стрекотали кузнечики, а в воздухе томно и одуряюще пахло маслами цитрусовых и тёплым дыханием такого близкого сейчас моря. Они оба устали и были измотаны, но ни один из них не решался ехать дальше, под сень остроконечных кипарисовых вершин. Вокруг небольшого поместья, насколько хватало глаз, раскинулись необъятные, чуть запущенные на первый взгляд мандариновые рощи. Поместье можно было бы назвать плантацией, если бы не странная заброшенность этих садов. Они выглядели дикими. Но в окнах на первом этаже горел свет, и это вселяло некоторую надежду.

— Кажется, мы добрались? — поёжившись, спросил Фрэнк. Они совсем недавно миновали шумную, наполненную бурлящей жизнью Валенсию и долго ехали по побережью, по высокому холму, а внизу сонные волны ласково лизали широкий песчаный пляж, на котором не было ни души. Фрэнк, не видевший моря столько лет, был невозможно впечатлён.

— Именно так, душа моя. Мы добрались… — Джерард неуверенно улыбнулся. Последнее время он был как никогда твёрд, и если приступы паники и кошмары терзали его до сих пор, он не подавал виду и держался молодцом.

— Мы… будем счастливы тут? — с надеждой спросил Фрэнк, вглядываясь в свет окон в конце кипарисовой аллеи.

— Больше, мой мальчик, — мягко ответил Джерард. — Тут мы будем спокойны. И будем любить друг друга так, как нам это нравится. Думаю, это не так уж и мало.

Осознав, Фрэнк серьёзно кивнул и первым тронул своего серого в тёмных яблоках жеребца. Тот послушно ступил на поросшую сорняками гравийную дорожку. К нему присоединился словно очнувшийся от долгого и болезненного сна Джерард.

Перед ними миражами неверно вставали дни из далёкого будущего, наполненных предстоящей работой и хлопотами. Дней, которые им суждено прожить плечо к плечу. Но сейчас существовала лишь запущенная дорога меж двух стройных рядов кипарисов и крохотная надежда, что там, за закрытыми на ночь дверями запущенного поместья Mandarino, их, возможно, всё же ждут.

Глава 36

Жадные, слегка прохладные прикосновения рук к его телу под лёгким покрывалом оставляли на коже обжигающие следы, вызывая сотни взбудораженных мурашек. Фрэнк, медленно просыпаясь от этих настойчивых ласк, не торопился открывать глаза, чувствуя, как к его боку крепко прижимается горячее тело Джерарда, как тот, медленно стягивая с них покрывало, оставляет их совершенно нагими и после забирается сверху, осёдлывая его бёдра. Как он снова и снова проводит по его груди, чуть задерживаясь в области ключиц и сосков, а затем наклоняется, щекоча прядями длинных волос щёку, и жарко шепчет в ухо:

— Buon compleanno, mio angelo, il mio amore…

С Днём Рождения, мой ангел, моя любовь… (ит.)

Фрэнк улыбнулся ещё шире, ловя в свои цепкие пальцы затылок Джерарда и вслепую находя его губы для ленивого утреннего поцелуя. Сегодня ему исполнялось двадцать семь, и каждое праздничное утро, начиная с того дня его рождения, что они впервые отметили в этом поместье в Валенсии, Джерард поздравляет его именно так.